обыскать тело.
Гамеро был одет в брюки от костюма и рубашку. В одном кармане у него лежал бумажник, в другом — мелочь. Когда Фалькон переворачивал тело, чтобы осмотреть задние карманы, голова с пугающей легкостью перекатилась. В правом заднем кармане обнаружился билет в Археологический музей. Фалькон показал его старшему инспектору Барросу, который никак не мог избавиться от гримасы смятения. На билете стояло сегодняшнее число.
— Он — житель Севильи, — заметил Фалькон. — Ему не нужно покупать билет, чтобы пройти в этот музей.
— Возможно, он не хотел показывать удостоверение, — предположил Баррос. — Хотел сохранить инкогнито.
— Он там встречался со своими информаторами?
— Их учат выбирать не самые банальные места.
— Я бы хотел поговорить с агентом, который его нашел. Как его зовут — Пако Молеро?
— Конечно, поговорите, — кивнул Баррос. — Они были близкими друзьями.
Пако сидел на кухонном столе, уткнувшись лицом в ладони. Фалькон тронул его за плечо и представился. Глаза у Пако были красные.
— Вы беспокоились о Рикардо?
— На это не было времени, — ответил Пако. — Понятно, что он был расстроен: он считал, что потерял одного из лучших своих людей в мечети.
— Вы были знакомы с его информатором?
— Видел, но лично не знал, — сказал Молеро. — Несколько раз Рикардо просил меня пойти вместе, чтобы прикрыть ему спину. Обычная предосторожность: проверял, не следит ли кто-нибудь за ним.
— Он сегодня уходил куда-нибудь с работы, кроме того времени, когда пошел обедать?
— Никуда. Он вышел в половине второго. Должен был вернуться через два часа. Когда он не пришел в половине пятого и оказалось, что его мобильный выключен, старший инспектор Баррос послал меня сюда выяснить, что случилось.
— Во сколько вы его нашли?
— Я был здесь без десяти пять, так что, видимо, в пять с минутами.
— Расскажите мне, что было вчера… после взрыва.
— Мы все сидели на работе, когда это случилось. Начали связываться со своими информаторами, чтобы назначить встречи. Рикардо не мог дозвониться Ботину. Потом нам запретили покидать офис, так что мы составили черновики рапортов на основании того, что сообщили нам наши источники в последний раз, когда мы с ними виделись. Обед нам доставили на работу. Нам разрешили уйти домой только после десяти вечера.
— Вы не чувствовали, что Рикардо испытывает какое-то давление в придачу к обычной рабочей нагрузке?
— Вы хотите сказать —
— Почему необычной?
— Нас проверяли, — ответил Молеро. — Грош цена была бы нам как борцам с терроризмом, если бы мы не могли определить, когда проверяют нас самих.
— Вы давно об этом знали?
— Похоже, это началось в конце января.
— Что произошло?
— Ничего. Просто изменилось отношение… атмосфера…
— Вы подозревали друг друга?
— Нет, мы полностью доверяли друг другу и верили в свое дело, — сказал Молеро. — И должен сказать, что из нас четверых, тех, кто занимался угрозой исламского терроризма, Рикардо работал с самым большим рвением.
— Потому что он был религиозен?
— Вы успели сделать домашнее задание, — заметил Молеро.
— Я только что встречался с партнершей его информатора, а она оказалась еще и старой школьной подругой Рикардо.
— Эсперанса, — кивнул Молеро. — Они вместе учились в школе и в университете. Перед тем как она познакомилась с Рикардо, она хотела стать монахиней.
— Они когда-нибудь сближались?
— Нет. Рикардо она никогда не интересовала.
— У него была подруга?
— Нет. Во всяком случае, ничего об этом не знаю.
— Эсперанса говорила мне, что в основе отношений Рикардо и его информатора было уважение к религиозным убеждениям друг друга.
— Да, религия тут занимала свое место, — ответил Молеро. — Но они оба были настроены против фанатизма. Рикардо отлично знал, что такое фанатики.
— Почему?
— Потому что сам когда-то был одним из них, — сказал Молеро, и Фалькон кивком попросил его продолжать. — Он считал, что фанатизм возникает от глубинного желания человека быть хорошим, которое смешивается с постоянным беспокойством по поводу зла. Вот откуда вырастает ненависть.
— Ненависть?
— Фанатик, со своим острым желанием делать добро, постоянно опасается зла. Он начинает видеть зло во всем, что его окружает. Там, где мы видим безобидную моральную слабость, фанатик различает коварное наступление зла. Он начинает беспокоиться обо всех, кто делает добрые дела не с таким рвением, как он сам. Через какое-то время он устает от жалкого бессилия окружающих, и у него происходит сдвиг восприятия. Он больше не воспринимает их как заблудших глупцов, он видит в них посланцев дьявола, вот когда он начинает ненавидеть их. С этого момента он становится опасен, потому что делается восприимчивым к экстремистским идеям.
Рикардо вел долгие беседы с Ботином, тот объяснял ему фундаментальное различие между католицизмом и исламом: в основе этого различия — Книга. Коран — прямое изложение слов Бога пророком Мухаммедом. Слово «коран» означает «цитата». Это не как наша Библия, состоящая из серии рассказов, которые изложены выдающимися людьми. Нет, это настоящее Слово Божье, в том виде, в каком оно было передано нам пророком. Рикардо предлагал нам представить, какое значение это имеет для фанатика. Эта Книга — не произведение талантливых человеческих существ, осененных вдохновением, а Слово
— Но он больше не был фанатиком? — уточнил Фалькон.
— Он говорил, что однажды достиг точки, откуда смотрел на своих собратьев-людей сверху вниз, не просто думая, что в них чего-то недостает, но и считая их в каком-то смысле недочеловеками. Это была острая форма религиозной гордыни. Он осознавал, что, когда достигаешь состояния, в котором не считаешь всех людей равными, их становится легче убивать.
— И он дошел до такого состояния?
— Его вытащил обратно один священник.
— Вы знаете, кто был этот священник?
— В сентябре прошлого года он умер от рака.
— Должно быть, для Рикардо это был удар.
— Похоже, что так. Он со мной об этом не говорил. Думаю, это были слишком личные переживания, чтобы вываливать их на службе, — сказал Молеро. — Он стал работать еще упорнее. Теперь это был человек со своей миссией.
— Что это была за миссия?
— Предотвращать теракты
