огонь, при этом старался держаться подальше от стопок газет.
Джимми рванулся к двери, задыхаясь от дыма, заполнившего комнату. Его рука была уже на дверной ручке, когда он вдруг почувствовал, что его схватили за плечо. Он повернул ручку, отчаянно пытаясь вырваться, словно животное, попавшее в капкан.
— Нет! — закричал он. — Нет!
В этот миг еще одна рука вцепилась в другое плечо Джимми.
Джимми почувствовал, что его втаскивают обратно в комнату. Он вскрикнул, внезапно оказавшись на полу, — ничто не могло задержать его падения. Падая, он ударился о письменный стол. У него перехватило дыхание, в глазах потемнело.
— Неблагодарная мразь! — орал хозяин.
Комната наполнилась запахом паленой ткани и еще чем-то, сладковатым, тошнотворным — запахом горелого мяса, как сразу понял Джимми.
Но ожоги пострадавшего оказались, очевидно, не слишком серьезными. Во всяком случае они его не беспокоили. Он стоял над Джимми, злобно крича, извергая потоки ненависти. И вдруг, на секунду замолчав, он снова заговорил спокойно, монотонно, видимо, кому-то что-то объясняя:
— В конце концов, я должен был попытаться... — Тип взглянул куда-то в сторону. — В конце концов, я пытался сделать это для него. Я всего лишь хотел ему помочь. Вы же меня можете понять, я знаю, что вы можете... Я...
Он внезапно замолчал. Под окном хлопнула дверца машины. Послышался женский голос, хотя нельзя было разобрать слов.
— Марианна? — Тип вопросительно уставился на Джимми, как будто мальчик мог дать ему какой-то ответ. — Да, да! Я должен от него избавиться.
Он подошел к письменному столу, начал рыться в ящиках. Джимми, встал на четвереньки, пытаясь преодолеть слабость и головокружение — ведь ему еще предстояло подняться на ноги.
— Я должен сделать это, чтобы она не узнала, так ведь?
Мужчина достал из ящика охотничий нож в ножнах. В следующую секунду лезвие сверкнуло в серебристом свете луны.
— Скоро я покончу с этим, — шептал он. — Можно запихнуть его в чулан, а потом как-нибудь от него избавиться. И она никогда не узнает. — Он захихикал.
Так и не выпрямившись в полный рост, Джимми метнулся в угол, спасаясь от надвигавшейся опасности.
Мужчина улыбался.
Внизу хлопнула дверь. На лестнице послышались шаги, а затем голос маленькой девочки:
— Папочка! Папочка!
— Не волнуйся, сынок, сейчас отправишься на небо.
Джимми выставил вперед ослабевшую руку.
— Послушай, ты не можешь этого сделать. Тебя поймают.
Раздался звук шагов, кто-то поднимался по лестнице. Послышался женский голос:
— Бекки! Осторожнее, не спеши! — Потом: — Дуайт! Ты там, наверху?
Мужчина занес нож. Шаги слышались совсем рядом.
— Дуайт!
Тот взглянул на дверь, потом на Джимми, потом опять на дверь.
Дверь отворилась. В комнату заглянула девочка лет четырнадцати Джимми разглядел рыжие вьющиеся волосы, очки с толстыми линзами и сутулую фигуру.
Дуайт резко повернулся.
— Бекки, убирайся отсюда! — завопил он.
Лицо девочки сморщилось в слезливую гримасу, она отступила за порог, захлопнув за собой дверь.
— Почему папа разозлился на меня? — В детском голоске послышались истерические нотки.
— Проклятие! — заорал Дуайт, уронив нож на пол, выбежал из комнаты, и через несколько секунд Джимми услышал, как он препирается с кем-то за дверью.
Женщина говорила с обидой в голосе, сквозь слезы она снова и снова спрашивала, что в доме происходит, что горит. Л девочка вопила где-то в глубине дома:
— Почему папочка сердится? Почему папочка сердится?
Джимми открыл дверь чулана и нашел свою одежду, лежавшую на полу. С трудом держась на ногах, он все же заставил себя одеться и открыл дверь.
Троица в холле замерла, уставившись на него, точно на привидение. Толстая женщина с жесткой копной светлых волос, увидев его, раскрыла рот. Наконец, повернувшись к мужчине, спросила:
— Дуайт... кто... — Она не договорила.
Джимми думал лишь о том, как бы побыстрее убраться отсюда.
— Пока, — прошептал он, проскальзывая мимо них.
— Кто этот мальчик? — спросила девочка, когда Джимми уже спускался по лестнице.
Джимми не стал дожидаться ответа. Он торопился вдохнуть холодный декабрьский воздух, воздух свободы:
Глава 3
Марианна Моррис едва ли бы могла объяснить, почему не ушла от мужа и продолжала вести эту безрадостную жизнь, давно лишенную секса. Может быть, ради Бекки, которая сейчас спала на сиденье рядом с ней? Может быть, потому что боялась одиночества?
По мере того как Марианна приближалась к дому, уставшая после девятичасовой езды из Янгстауна, штат Огайо, она осознавала, что чувствует и чего не чувствует, и думала о том, насколько понимание этого упростит ей жизнь.
Но одно лишь Марианна знала точно: она не испытывает никакой радости при возвращении домой.
Перед ней выросло белое бунгало, лишенное своего рождественского убранства. В отличие от многих других домов на улице оно казалось хмурым и безжизненным. Дом, — но не семейный очаг.
Она гадала, дома ли Дуайт; и если дома, то чем занимается. С тех пор, как две недели назад умерла тетка Адель, заменившая ему мать, он полюбил подолгу сидеть в потемках. Однажды она застала его что-то нашептывающим и, прислушавшись, поняла, что он говорит с покойной теткой. Поняла она, впрочем, и другое: он сознавал, что тетя Адель умерла. Но все же она похолодела и, как это часто с ней бывало, стала раздумывать — кто такой Дуайт на самом деле?
Когда Марианна заглушила мотор, единственным ее ощущением была усталость. Усталость, пронзившая ее насквозь, усталость, придавившая ее настолько, что она сильно сомневалась в том, что сможет выйти из машины и внести в дом сумки, свою и Бекки.
Едва она распахнула входную дверь, как в нос ей ударил запах гари. Взглянув на Бекки, Марианна поняла: дочь тоже уловила дымный запах.
Прикрыв глаза, с ключами в руке, Марианна в изнеможении привалилась к дверному косяку. Что теперь? Сверху донесся голос Дуайта; голос тихий и уговаривающий.
Неужели в доме мальчик? снова? Марианна закрыла дверь и положила ключи на столик у двери. Перед отъездом из Янгстауна она собиралась позвонить домой, чтобы предупредить Дуайта, — в надежде, по крайней мере, избежать встречи с очередным мальчишкой. Но в последнюю минуту передумала, решив, что раз он посещает эти свои встречи анонимных одержимых сексом и терапевта из госпиталя Святого Френсиса в Эванстоне, то, стало быть, справляется со своими отклонениями, которые деликатно называли «его проблемой».
Марианна отдавала себе отчет в том, что хотела нагрянуть внезапно, чтобы убедиться, узнать наверняка, серьезно ли его решение лечиться или оно не более чем жест.
— Я хочу к паааапочке! — тянула Бекки нараспев.
Марианна посмотрела на свою умственно отсталую дочь, покачивая головой. Двенадцать лет, и никаких признаков взросления, намека на прогресс. Двенадцать лет она мучилась с девочкой, надеясь, что
