тыла.
Когда наша гусеничная машина меняла позицию, отлетело одно из звеньев гусеницы. «Шенилетт», описав полукруг, очень не вовремя замер, беспомощно застряв на открытом месте на виду у противника. Водитель с помощником выскочили из машины и стали предпринимать отчаянные попытки провести ремонт, а мы отцепили орудие и впряглись в буксировочные лямки, чтобы тащить его вперед. ПТО № 1, числившееся за нашей ротой, оставило нас позади себя и, подпрыгивая на ухабах дороги, двигалось вперед в направлении звуков стрельбы.
Пот насквозь пропитал серо-зеленые мундиры и оставил полосы на лицах, покрытых пылью и сажей, а украинское летнее солнце раскаляло тяжелые зеленые каски. Измученные, задыхаясь и ловя открытым ртом воздух, мы налегали на буксировочные лямки; раздавался уже знакомый нам треск ружейных выстрелов, вырывавших куски покрытой коркой, сухой поверхности дороги. Время от времени пули, выпущенные из тяжелого пулемета, установленного на восточной окраине Клейн-Каргарлыка, заставляли вырастать вдоль дороги маленькие «грибы» пыли. Под прикрытием щита из брони, обращенного вперед, мы вновь налегли на упряжь, стараясь вытянуть орудие. Наши лица исказили напряжение и страх. Внезапно щит резко зазвенел, когда по нему, как молоток, ударила пуля. Это было страшным напоминанием о том, что мы все еще находились под огнем снайперов-одиночек.
Гартман побежал вперед на разведку, чтобы найти огневую позицию для орудия. На шее его висел автомат, правая рука сжимала гранату. Он приказал нам уйти вправо, на окраину пшеничного поля. Сойдя с дороги, в колеях мы заметили нечеткий узор свежевскопанной земли в виде шахматной доски – здесь русские преградили нам путь наступления похожими на коробки минами. Благодаря рекогносцировке Гартмана мы не напоролись на них.
Мы остановились, чтобы отдышаться в негустой тени стального щита орудия. Не было дерева, куста или здания, которое дало бы нам хотя бы незначительную защиту от палящего полуденного зноя. Тяжело дыша, я на минуту прилег на руки и колени. Остальные свалились в кюветы вдоль дороги, тщетно пытаясь отыскать тень; некоторые просто вытянулись на земле.
Вскоре пули, выпущенные из пулемета «максим», вновь щелкали поблизости. Пока я лежал в грязи, стук моего сердца постепенно замедлялся. Пули, несущие смерть, продолжали щелкать и завывать над нами.
Русские вели огонь и пытались попасть по нашему поврежденному тягачу. Теперь он находился в 100 метрах от того места, куда мы приволокли на себе орудие. В небо взлетали фонтаны земли; «шенилетт» заволокло густое облако серого дыма от разрывов снарядов. Несмотря на шквальный огонь стрелкового оружия – пули свистели в воздухе рядом с водителями, – им удалось выбраться невредимыми и починить гусеницу. Запрыгнув в кресло водителя, Клеменс резко включил сцепление, взревел двигатель, тягач накренился вперед и медленно, нерешительно поехал в нашем направлении по открытой местности.
Второе орудие, находившееся в 100 метрах слева от нас, открыло огонь, пытаясь вывести из строя «максим». Затем оно передвинулось вперед. Транспортер медленно полз по левой стороне дороги, пока она круто не свернула и не перешла в огромное пшеничное поле, простиравшееся до горизонта. Пулемет продолжал вести огонь по тягачу, но пули мелкого калибра нанесли мало вреда бронированной обшивке тягача.
Со смешанным чувством мы приветствовали прибытие нашего водителя и тягача. Мы отчаянно старались передислоцироваться, и сейчас тягач мог тащить тяжелое орудие. Однако мы прекрасно осознавали, что тягач навлек бы на себя дополнительный огонь с позиций противника. У меня в голове мелькнула мысль о том, чтобы бросить орудие и искать укрытия от вражеского огня, но столь же быстро я отбросил эту идею и сильнее налег на упряжь. Через несколько секунд, которые, как нам показалось, длились целую вечность, орудие было прицеплено к тягачу. Двигатель протестующе взревел, когда орудие стало рывками двигаться позади нас, подскакивая на неровностях дороги.
Русские перенесли огонь артиллерии ближе к своим позициям, и тяжелые фугасные снаряды теперь ложились гораздо ближе к нам, взрываясь в расположении наиболее выдвинувшихся вперед подразделений. Прилетавшие снаряды сотрясали землю у нас под ногами, и лишь с большим трудом сквозь звуки взрывов мы могли услышать выкрикиваемые команды.
7-я рота слева от нас вступила в тяжелый бой. По мере того как мы продвигались вперед, русские стали выбираться из своих укреплений и убегать через пшеничные поля в сторону Каргарлыка, находившегося на расстоянии около 500 метров. Наши передние пулеметные расчеты, стоя в траве по пояс, открыли огонь из «МГ-34». Пулеметные стволы упирались в плечи пулеметчиков, чтобы сохранять большой угол обстрела. Русские, которых косили пулеметные очереди, падали на землю и исчезали в колосьях пшеницы.
Наступая, мы попали под беспорядочный винтовочный огонь группы советских солдат, которые позже сдались, приближаясь к нам с поднятыми руками. На их лицах читались страх и усталость.
Задача дня – захватить железнодорожную насыпь, проходившую возле села, – была выполнена. За шесть часов тяжелого боя была захвачена территория в 12 квадратных километров, и я долго думал о том, насколько ничтожны эти 12 километров, – 12 километров необъятной страны, где перед нами от рассвета до заката простираются до горизонта невозделанные поля. Интересно, сколько еще таких «двенадцатикилометровых» битв нам предстоит вынести за время нашего похода в направлении, противоположном закату солнца?
Мы наткнулись на одного из наших убитых, неподвижно лежавшего в пыли на дороге; его каска все еще прочно держалась на голове, а невидящие глаза были устремлены в небо. Русским пленным немедленно нашли занятие – уносить раненых на полевой перевязочный пункт. В сопровождении наших легко раненных, идущих по обочине дороги, скорбная колонна двинулась туда, где располагался II батальон, по направлению к нашему тылу.
Так полк впервые вступил в схватку с врагом; мы понесли также первые потери и не ощущали радости победы. Чувство возбуждения быстро сменилось непреодолимым унынием и желанием покинуть это место. До сих пор мы еще не узнали на собственном опыте истинной сущности продолжительной войны, в условиях которой все былые семейные и культурные узы отходят на второй план; на смену им навсегда приходят узы единения с товарищами, которые сейчас находятся рядом с тобой.
Нашему орудийному расчету было приказано присоединиться к команде, несущей боевое охранение, и на закате мы установили орудие возле линии батальонных окопов параллельно дороге. Эхо одиночных разрывов мин разносилось над пшеничными полями и, казалось, летело вслед за солнцем, которое медленно садилось на западе, в стороне Германии. Мысли наши следовали за заходящим огненно-красным шаром, прорывавшимся сквозь легкий туман к горизонту, – мы думали о своей родине, границы которой лежали за полторы тысячи километров позади нас.
Ночью фронт не засыпал. Разведывательные подразделения обеих воюющих сторон находились в постоянном движении. Они подкрадывались в темноте к вражеским позициям, чтобы определить их расположение. Снова и снова темноту разрывал огонь русских «максимов», которому неизменно вторили пронзительные звуки наших «МГ-34», а в них немедленно вливалась беспорядочная ружейная стрельба. Время от времени над полями раздавались разрывы ручных гранат и резкие звуки автоматных выстрелов, и на долгие мгновения укрепления озарялись сверкающими осветительными ракетами, которые взлетали в небо и, шипя, висели над линией окопов. В ранние утренние часы нас вывели из сектора и разместили на 2 километра южнее, чтобы подготовиться к очередной атаке.
2 августа было примечательно переменой в однообразном полевом рационе – мы сварили выкопанный в безымянной украинской деревушке картофель и курицу, которую уже ощипал рядовой Фер. С вареной курицей и картошкой мы ели огурцы, предварительно очищенные от кожицы.
За несколько сотен метров, на подступах к деревне, на небольшой высотке, стояла сожженная полугусеничная машина унтер-офицера Айгнера. Днем ранее, во время боя, он заехал прямо на хорошо замаскированное минное поле, где трое человек из орудийного расчета нашли свою смерть. Двое солдат расчета погибли мгновенно. Взрывом противотанковой мины Айгнеру оторвало обе ноги, и он умер ночью на передовом пункте сбора раненых. Нам были видны их каски, расставленные вокруг березового креста возле подбитой полугусеничной машины. Их могилы добавились к увеличивавшемуся числу наших потерь, – такую цену платила немецкая армия за войну в Советском Союзе.
Неподалеку от того холмистого места, где находились их могилы, в ряд лежали несколько дюжин мин, выкопанные нашими саперами. Солдаты уже давно нашли подходящее прозвище этим несущим смерть
