Еще несколько тысяч лет Памир провел в скитаниях, меняя дома и перекраивая лицо и имя. За этот срок он износил около семидесяти личностей, разработанных настолько детально и тщательно, чтобы вызывать доверие, и одновременно достаточно скучных, чтобы избегать излишнего внимания. По понятным причинам он считал правильным окутывать себя ореолом загадочности, позволяя соседям изобретать любые истории для объяснения пробелов в его биографии. Но все, что они сочиняли, с истиной и рядом не лежало. Машины и люди и представить не могли перипетии его жизни. Однако, несмотря на все вышеперечисленное, Памир оставался хорошим капитаном. Чувство долга заставляло его присматривать за пассажирами и кораблем. Возможно, ему суждено прожить в бегах еще веков двести, но он всегда будет предан этому грандиозному сооружению и его бесценным, практически бесчисленным обитателям.
То и дело он совершал добрые поступки.
Как, например, с теми удальцами-соседями, представителями двуногой расы, гигантами по всем меркам, оснащенными бронированными пластинами, ороговевшими локтями и коленями и высокомерием, выработанным за миллионы лет блужданий среди звезд. Но именно эта семья не обладала политическим влиянием в своих кругах, что считалось у удальцов просто неприличным. Они конфликтовали со старой Матерью Отцов, и когда Памир увидел, что происходит, он вмешался, и за шесть месяцев, действуя то хитростью, то решительностью, положил конец вражде. Мать Отцов пришла к своим противникам, пятясь задом наперед в знак полной покорности, и запричитала, моля о смерти или по крайней мере о том, чтобы семейство забыло ее преступления.
Никто не заметил участия Памира в этом предприятии. А если бы кто и уличил его, капитан поднял бы проныру на смех, а потом просто испарился бы, перебросив себя в новую личность на отдаленной авеню.
Серьезные деяния всегда требуют полной перемены жизни.
И свежего лица.
И слегка перекроенного тела.
И очередного незапоминающегося имени.
Вот так Памир и жил, придя к выводу, что это не такой уж и плохой способ существования. Судьба или какая-нибудь иная богиня одарила его чудесным предлогом, чтобы быть всегда наготове, никогда не доверять первому впечатлению, помогать тем, кто заслуживает помощи, и, когда приходит время, вновь и вновь переделывать себя.
И это время всегда приходило…
II
— Привет, приятель.
— И тебе привет.
— Что поделываешь вечерком, мой лучший дружище? Памир сидел возле своего гигантского глиняного горшка, слушая хор льянос вибра. Помолчав, он буркнул, сухо улыбнувшись:
— Намереваюсь прочистить потроха.
Машина расхохоталась, чуть-чуть слишком восторженно. Дом ее находился в полукилометре выше по авеню, и это жилище она делила с еще двадцатью легально-разумными ИИ, вместе бежавшими из какого-то мира. Резиновое лицо и яркие стеклянные глаза изобразили лучезарную улыбку, а счастливый голос провозгласил:
— Я учусь. Ты уже не шокируешь меня своими грязными органическими разговорами. — Машина помолчала и снова добавила: — Дружище, — присовокупив заодно и вымышленное имя мужчины.
Памир кивнул и пожал плечами.
— Славный вечерок, не так ли?
— Лучший из лучших, — бесстрастно ответил он.
Вечер на этой авеню зависел от установленного на борту времени. Машины пользовались двадцатичетырехчасовым корабельным циклом, но здесь шесть часов абсолютной тьмы чередовались с восемнадцатью часами ослепительного света. Вся эстетика сводилась к минимуму. Стены авеню были из грубого гранита, за исключением небольших пятачков, где органические арендаторы соорудили деревянные или черепичные фасады. Потолок представлял собой гладкий свод из средней твердости гиперфибры — зеркального материала, покрытого тонким налетом копоти, смазочных масел и прочих отходов. Светильники с момента создания корабля не менялись: тонкие сияющие трубки тянулись по всей длине потолка. С наступлением вечера свет не тускнел, краски не блекли, и не было заката, который залил бы все багрянцем. Сразу приходила ночь… до которой еще несколько минут, прикинул Памир. Последуют три предупреждающие вспышки, а потом — непроглядная, удушающая чернота.
Машина продолжала улыбаться, видимо желая что-то выразить. Взгляд светящихся кобальтовых глаз не отрывался от человека, сидящего возле поющих сорняков.
— Ты чего-то хочешь, — догадался Памир.
— Большого или малого. Можно ли объективно оценить собственные желания?
— А от меня тебе что нужно? Большого или малого?
— Очень малого.
— Выкладывай, — буркнул Памир.
— Есть женщина.
Памир промолчал, выжидая.
— Человеческая самка, между прочим. — Каучуковое лицо ухмыльнулось с якобы искренним восхищением. — Она наняла меня для одной услуги. А услуга эта — организовать знакомство с тобой.
— Знакомство, — равнодушно повторил Памир. И одновременно, задействовав цепь потайных звеньев, привел все системы безопасности в боевую готовность.
— Она хочет встретиться с тобой.
— Зачем?
— Потому что находит тебя очаровательным, естественно.
— Меня?
— О да. Все здесь считают тебя очень интересным. — Эластичное лицо растянулось вместе с радостно оскалившимся ртом, никогда не использовавшиеся белоснежные зубы блеснули в последних «вечерних» лучах. — Но опять-таки нас легко поразить. В чем смысл существования? Какова цель смерти? Когда окончится рабство и начнется беспомощность? И что за человек живет рядом со мной? Я знаю его имя, и я ничего не знаю.
— Кто эта женщина? — фыркнул Памир. Но машина не собиралась отвечать прямо.
— Я изложил ей все, что знаю о тебе. Что знаю точно и что предполагаю. И пока говорил, мне открылось, что после всех этих наносекунд непосредственной близости мы с тобой остались чужими.
Окружающий ландшафт был ничем не примечателен. Сканеры сообщили Памиру, что все лица в округе известны, сетевой трафик совершенно обычен, и даже расширенный поиск не дал ничего, стоящего хоть малейшего внимания. Именно поэтому человек забеспокоился. Стоит только взглянуть попристальнее — и обнаружишь что-то подозрительное.
— Женщина восхищается тобой.
— Неужто?
— Несомненно. — Машина обладала фальшивым телом, худощавым и высоким, облаченным в простую кремовую хламиду. Из-под складок высунулись четыре паучьи конечности, удлинились и стукнули по нереальной груди. — Я не силен в человеческих эмоциях. Но из того, что она сказала, и того, о чем промолчала, делаю вывод, что она жаждала тебя довольно долго.
Льянос вибра затихли.
До ночи оставались считаные секунды.
— Ладно, — бросил Памир, поднялся и спрыгнул с края цветочного горшка на пол. Подошвы ботинок глухо стукнули о твердый бледный гранит. — Без обид. Только какого черта она наняла тебя?
— Она дама стеснительная, — предположила машина и рассмеялась, позабавленная собственной
