— Что ты, — сказал другой, — он сам капитан! Видишь, у него собственный корабль под мышкой!
Я забыл, что в руках у меня была моя игрушечная шхуна.
— Эй, на шхуне! — заорал третий. — Куда держишь курс?
Грянул взрыв хохота. Матросы разглядывали меня с оскорбительным любопытством.
Я стоял и молчал, ошеломленный встречей, которую мне устроили эти морские волки. Тут помощник подошел ко мне и более серьезным тоном спросил, что мне нужно.
Я сказал, что хочу поговорить с капитаном. Я был в полной уверенности, что где-то здесь есть капитан и что с ним-то и следует говорить о таком важном деле.
— С капитаном? — повторил помощник. — Зачем тебе капитан, малыш? Я — его помощник. Может быть, этого достаточно?
Секунду я колебался, но затем подумал, что раз передо мной стоит заместитель капитана, то лучше будет прямо объявить ему о своих намерениях. И я выпалил:
— Я хочу стать матросом!
Полагаю, что громче они никогда не хохотали. Поднялся настоящий рев, к которому и помощник присоединился от всего сердца.
Со всех сторон посыпались веселые замечания.
— Гляди, гляди, Билл, — кричал один из них, обращаясь к кому-то в стороне, — гляди, паренек хочет стать матросом. Лопни мои глаза! Ах ты сморчок, два вершка от горшка, да у тебя силенок не хватит закрепить снасть! Матро-о-ос! Лопни мои глаза!
— А мать твоя знает, куда тебя занесло? — осведомился Билл.
— Клянусь, что нет, — ответил за меня третий, — и отец тоже не знает. Ручаюсь, парень сбежал из дому. Ведь ты смылся потихоньку, а, карапузик?
— Послушай, малыш, — сказал помощник, — я тебе советую: вернись к маме, передай старушке привет от меня и скажи ей, чтоб она привязала тебя к стулу тесемкой от нижней юбки и держала бы так годиков пять-шесть, пока ты не вырастешь.
Новый взрыв хохота. Я растерялся, не зная, что ответить.
— У меня нет матери, — пролепетал я.
Суровые лица моряков смягчились. Раздались даже замечания, но помощник продолжал:
— Тогда передай отцу, чтоб он задал тебе хорошую трепку.
— У меня нет отца!
— Бедняга, он сирота, — жалостливо сказал один из матросов.
— Нет отца, — продолжал беспощадный помощник, — тогда отправляйся к бабушке, дяде, тетке или куда хочешь, чтобы тебя здесь не было, а не то я привяжу тебя к мачте и угощу ремнем. Марш, понял?
По-видимому, он не шутил. Я обиженно удалился, дошел до трапа и собирался сойти по доске, как вдруг увидел похожего на купца человека в черном сюртуке и касторовой шляпе, который шел мне навстречу. Однако что-то в нем было от моряка: обветренное лицо, острые суровые глаза, характерные для людей, живущих на воде. И брюки у него были из синей морской ткани. Мне пришло в голову, что это и есть капитан.
Незнакомец взошел на палубу, как хозяин. Я услышал, как он на ходу бросал приказания тоном, не допускающим возражений. Он не остановился на палубе, а решительно направился к шканцам[6].
Следовало обратиться к нему непосредственно! Я побежал за ним.
Мне удалось проскочить мимо помощника и матросов, которые пытались перехватить меня на бегу, и я настиг капитана у самых дверей его каюты.
Я ухватил его за полу.
Он удивленно обернулся и спросил, что мне нужно.
Я коротко изложил свою просьбу. Он улыбнулся и крикнул кому-то из матросов:
— Уотерс! Возьмите карапуза на плечи и выставьте его на берег!
Тут он скрылся. Крепкие руки Уотерса подхватили меня, пронесли по трапу, вынесли на набережную и поставили на мостовую.
— Ну, ну, рыбешка, — сказал он, — послушай Джека Уотерса, держись до поры до времени подальше от соленой воды, чтоб акулы тебя не цапнули.
Он поглядел на меня внимательно.
— Ты сирота, а, малыш? Ни отца, ни матери?
— Никого, — сказал я.
— Жаль! Я тоже был сиротой. Хорошо, что ты так рано потянулся в море, это чего-нибудь да стоит. Будь я капитан — я бы взял тебя. Но понимаешь, я только матрос и не могу тебе помочь. Когда-нибудь мы вернемся, а ты за это время подрастешь. Вот, возьми эту штуку на память и вспомни обо мне, когда мы снова будем стоять в гавани. Тогда я, может быть, выхлопочу тебе койку. А теперь — до свидания! Иди домой, будь хорошим мальчиком и оставайся на суше, пока не вырастешь.
Добродушный матрос протянул мне свой нож и быстро взбежал по сходням на борт.
Я остался на набережной и долго смотрел ему вслед. Я машинально положил нож в карман, но долго не мог сдвинуться с места.
Глава XVII
НЕ ВЫШЕЛ РОСТОМ!
Ничего утешительного я не мог придумать. Пожалуй, никогда еще в жизни я не был так огорошен. Разлетелись в дым все мои мечты о том, как я буду брать рифы на парусах, как я увижу чужие страны. Все мои планы окончательно рухнули.
Мне казалось, что я унижен и опозорен. Казалось, что все прохожие знают, как меня прогнали и в каком жалком положении я нахожусь. На палубе, у бортов, я увидел ухмыляющиеся лица матросов. Некоторые громко смеялись.
В негодовании я зашагал в сторону от этого места. На набережной были разбросаны мешки с товарами, стояли большие ящики, бочки. Между ними образовались щели и проулки. Я залез в один из таких проулков, чтоб меня никто не видел, и только тут почувствовал себя несколько легче. Я сел на ящик меньших размеров и принялся раздумывать.
Что мне делать? Отбросить все мечты о море и вернуться на ферму к ворчливому старому дяде?
Вы скажете, что это было бы самым разумным выходом из положения. Может быть, вы и правы, но мне такой выход и в голову не приходил. Вернее, я решительно отбросил его, как только он пришел мне в голову.
«Нет, — думал я, — не сдамся, я не побегу, как трус. Сделал решительный шаг, сделаю и второй. Что в том, что меня не хотят брать на это большое гордое судно? В порту стоят десятки других. На любом из них будут мне рады. Я перепробую все, прежде чем переменю свое решение.
Отчего мне отказали? Отчего? Неизвестно. Ах, да! Маленький рост! Говорили, что я слишком мал, чтоб быть матросом. Но юнгой-то я могу быть? Вывали юнги и поменьше меня. Интересно: каков мой рост? Эх, будь у меня плотничий «сантиметр» — я бы измерил себя. Жаль, что я не сделал этого дома. Нельзя ли здесь измерить рост? Не может быть, чтоб нельзя было». Тут мои размышления прервались, потому что я заметил на одном из ящиков надпись мелом: «4 фута»[7]. По-видимому, кто-то обозначил длину ящика, потому что в высоту он не мог иметь четыре фута. Возможно, это была пометка плотника или она была сделана для матросов, чтобы они знали, как грузить ящик. С помощью этой пометки я высчитал свой рост с точностью до сантиметра.
Я поступил так: лег на землю, пятками к краю ящика, выпрямился и нащупал рукой макушку. Сравнив свой рост с длиной ящика, я высчитал, что во мне сто двадцать сантиметров.
Я поднялся на ноги, обескураженный этой цифрой. Сто двадцать сантиметров! Значит, я совсем
