преследует Черчилль; что же касается «общественного мнения в Англии», то такового вообще по этому вопросу не существовало, поскольку никакой информации для его создания предоставлено не было. Черчилль действовал исключительно по собственной инициативе, как впрочем и Рузвельт: «Рузвельт говорил и действовал с полнейшей свободой и авторитетом во всех вопросах… Я представлял Англию почти с такой же свободой. Так было достигнуто полное согласие, причём неоценимым преимуществом были экономия времени и сокращение числа посвящённых в эти планы лиц; Черчилль описывает далее, как „все главные вопросы между нашими странами решались практически во время личных встреч“ между ним и Рузвельтом, при „полном взаимопонимании“.
В результате, в заключительной стадии войны и без малейшего участия в этих вопросах воюющих народов, «вопросы мировой организации», как её именовал Черчилль, стали главной темой в сугубо частных дискуссиях его с Рузвельтом, генерала Сматса из Южной Африки и премьер-министров британских доминионов. К этому времени, однако, (1944 г.) Черчилль стал употреблять для обозначения того же самого термин «мировое орудие», и тут, как и выше, при упоминании им «закона», уместен вопрос, чьё это должно было быть орудие? Во всех этих дискуссиях стандартным оборотом было «предотвращение будущей агрессии»; однако, трудность определения того, кто является агрессором, была уже показана на примерах провокации в Гаване в 1898 г. и Перл Харбора в 1941 г., что же касается одного из обоих главных агрессоров в начале Второй мировой войны, советского государства, то именно оно выиграло несравненно больше всех остальных по её окончании, т. ч. все разговоры о предотвращении «агрессии» явно не велись всерьёз. Несомненно было задумано создание «мирового орудия» для пользования им теми, кто сможет получить над ним контроль. Против кого оно должно было применяться? Ответ дают все пропагандисты этой идеи: все они ополчаются совместно против «суверенитета наций». Следовательно, оно должно было служить орудием для уничтожения самостоятельной государственности (фактически, при создавшемся положении вещей, одной только западной). Кем оно будет применяться, орудием чьих рук оно будет? Исход двух мировых войн нашего века даёт на это ответ.
На этом фоне в 1945 г. была создана «Организация объединённых наций». На протяжении двух лет, пока ещё продолжался послевоенный период идейного разброда, на какое-то время раскрылся истинный характер «мирового орудия» как и «мирового правительства». Впервые народам было показано, что их ожидает, если этот план будет полностью осуществлён. Широкие массы не поняли того, что им было показано, и быстро обо всём этом забыли, однако разоблачения оказались записанными чёрным по белому и не потеряют ценности для исследователей в течение всего того времени, пока закулисные дирижёры международной политики будут продолжать преследовать идею сверхнационального «правительства», столь ясно изложенную и предсказанную в «Протоколах» 1902 года. Именно в этот момент нашего повествования фигура Бернарда Баруха впервые выходит из тени «советников» на ярко освещённую сцену, и становится возможным сделать заключение о долголетней роли, которую он играл в событиях нашего столетия. Как было упомянуто выше, он решительным образом вмешался в пользу сионистского государства в 1947 году, обнаружив «большие перемены» в своей прежней враждебности к сионизму (как пишет Вейцман), а также «посоветовав» прекратить оппозицию против сионизма ответственному за оборону страны министру, Джеймсу Форрестолу. В этот момент мы впервые могли проследить влияние, которое Барух оказывал на государственную политику, и оно оказалось весьма знаменательным, показав сколь напрасными были надежды многих на «слияние евреев со всем человечеством»; до тех пор м-р Барух выглядел (вероятно, нарочито желая таким казаться) полностью ассимилированным американцем, образцом еврейской эмансипации, интересным и почтенным господином, высокого роста, представительным и весьма успешным в своих делах.
Если «перемена» в м-ре Барухе действительно была столь неожиданной, как это пишет Вейцман, то другое свидетельство того же периода представляет её весьма радикальной. В те дни одним из самых оголтелых сионистских шовинистов в Америке был некий г-н Бен Хехт, опубликовавший однажды следующее, заслуживающее нашего внимания заявление: «Одним из самых замечательных дел, когда-либо совершённых толпой, было распятие Иисуса Христа. С интеллектуальной точки зрения, это было великолепно. Однако, на то и толпа, чтобы делать глупости. Если бы казнь Христа была поручена мне, я действовал бы иначе. Поверьте, я привёз бы его в Рим и скормил львам на арене. Из рубленого мяса им никогда бы не удалось сделать Спасителя». В период арабских погромов в Палестине, завершившихся резнёй в Дейр-Ясине, этот симпатичный господин опубликовал в ряде ведущих газет по всей Америке объявление на всю страницу, адресованное «К террористам в Палестине» и гласившее:
«Американские евреи за вас. Вы борцы за наше дело… Каждый раз, когда вы взрываете английский склад оружия, или когда взлетает на воздух английский поезд, когда вы грабите английский банк или когда ваши патроны и бомбы рвут на части британских предателей и захватчиков вашей родины, евреи Америки празднуют это в своих сердцах». Автор этого любопытного объявления сообщает в своей автобиографии, что Барух счёл нужным оказать ему честь личным визитом и заверить его в своей полной симпатии и поддержке: «В один прекрасный день дверь моей комнаты открылась, впустив высокого, седовласого джентльмена. Это был Бернард Барух, мой первый гость из еврейского общества. Он уселся, разглядывая меня в течение некоторого времени и затем заговорил. „Я на Вашей стороне“, — сказал Барух — „евреи могут добиться чего бы то ни было не иначе, как вооружённой борьбой. Вы можете отныне считать меня одним из Ваших еврейских бойцов, в высоких зарослях и с длинным ружьём. Скрыто от глаз, я всегда достигал самых лучших успехов“».
Этот показательный пассаж, в сочетании с вмешательством у Форрестола, позволяет историку заглянуть глубоко в характер и личность Бернарда Баруха. Если он именно в этом смысле («еврейским бойцом в высоких зарослях и с длинным ружьём… скрыто от глаз») достигал своих наилучших успехов в течение 35-летней карьеры советником у шести президентов», то как американская политика, так и мировые события 20-го века получают исчерпывающее объяснение. Читатель имеет полное право принимать цитированные выше слова всерьёз и рассматривать влияние Баруха на американскую и мировую политику именно в их свете. Они столь же важны для оценки единственного значительного общественного вмешательства Баруха в мировую политику, имевшего место примерно в то же время. Речь идёт о «плане Баруха» создать деспотическое мировое правительство, поддержанное сокрушающей силой, а цитированные выше его собственные слова внушают абсолютное недоверие к целям, которым должно было служить подобное «мировое орудие власти». «План Баруха» имеет для нашего повествования столь важное значение, что не мешает бросить взгляд и на личность и карьеру Баруха.
Его всегда считали принадлежащим к еврейской аристократии сефардского происхождения, восходившей к испанским и португальским евреям, с отдалённой возможностью палестинских предков. В действительности, согласно его собственному заявлению (от 7 февраля 1947 г.), его отец был «польским евреем, прибывшим сюда (в Америку) сто лет тому назад». Это означает, что Барух происходил из восточно-европейских ашкенази несемитского корня, из которых в настоящее время, по утверждению иудаистских статистиков, состоит почти всё мировое еврейство. Барух родился в 1870 г. в Кемдене, в штате Южная Каролина. Похоже было, что его семья готова была делить горести и радости своей новой родины; Барух-отец служил врачом у южных «конфедератов», а сам Бернард Барух родился в мрачные годы «восстановления» и видел ещё мальчиком, как толпы негров, возбуждённых демагогией политических мошенников и самогоном, рыскали по улицам сонного, окружённого плантациями городка, в то время как его старшие братья стояли с дробовиками наготове на веранде их дома; отец носил в то время плащ и клобук Ку-Клукс-Клана. Другими словами, уже в детстве он был свидетелем разрушительных действий революции, захватившей инициативу в свои руки в последних стадиях гражданской войны и руководившей всем периодом «восстановления», и смог впоследствии убедиться в ценности и преимуществах свободного общественного порядка. Однако, не имея кровных связей с американским Югом, его семья вскоре поддалась притяжению Нью-Йорка, переселившись на север. Ещё не достигнув 30 лет, Барух стал здесь богатым человеком, делавшим быструю карьеру, а к сорока годам он уже представлял собой силу, хотя и невидимую, действовавшую за кулисами. Вполне возможно, что именно он явился прототипом финансиста Тора в романе Эдварда Манделя Хауза, и тот же «полковник» Хауз, вопреки возражениям многих, ввёл его в круг ближайших сотрудников Вильсона. Его деловая карьера уже тогда состояла из финансовых махинаций большого масштаба, наживы на «срочной распродаже», на искусственном занижении цен, на скупке по дешёвке разорившихся предприятий и их выгодной перепродаже и т. п. В его руках золото, каучук, медь и сера превращались в доллары. Когда в 1917 г. было назначено расследование биржевых махинаций,
