Что́ в ней рыдало? Что́ боролось? Чего она ждала от нас? Не знаем. Умер вешний голос, Погасли звезды синих глаз. Да, слепы люди, низки тучи… И где нам ведать торжества? Залег здесь камень бел-горючий, Растет у ног плакун-трава… Так спи, измученная славой, Любовью, жизнью, клеветой… Теперь ты с нею — c величавой, С несбыточной твоей мечтой. А мы — что́ мы на этой тризне? Что́ можем знать, чему помочь? Пускай хоть смерть понятней жизни, Хоть погребальный факел — в ночь… Пускай хоть в небе — Вера с нами Смотри сквозь тучи: там она — Развернутое ветром знамя, Обетова́нная весна. Февраль 1910
Евг. Иванову
Из длинных трав встает луна Щитом краснеющим героя, И буйной музыки волна Плеснула в море заревое. Зачем же в ясный час торжеств Ты злишься, мой смычок визгливый, Врываясь в мировой оркестр Отдельной песней торопливой? Учись вниманью длинных трав, Разлейся в море зорь бесцельных, Протяжный голос свой послав В отчизну скрипок запредельных. Февраль 1910
В сапогах бутылками, Квасом припомажен, С новою гармоникой Стоит под крыльцом. На крыльце вертлявая, Фартучек с кружевцом, Каблучки постукивают, Румяная лицом. Ангел мой, барышня, Что же ты смеешься, Ангел мой, барышня, Дай поцеловать! Вот еще, стану я, Мужик неумытый, Стану я, беленькая, Тебя целовать! 18 апреля 1910 — май 1914
«Когда-то гордый и надменный…»
