Левиафан

— Блестящий план. Я согласен, — произнёс Вильгельм.

— Тогда мы должны двигаться на полной скорости, — сказал Вольфганг. Он повернулся к машине, следовавшей позади, и крикнул: «Vorwarts[29]  на максимальной скорости!» Генерал СС Ханфгайст, шевеля почерневшими губами, повторил приказ своим подчинённым. Танки, мотоциклы и бронетранспортёры двинулись по дороге с удвоенной скоростью.

Это было замечено дозором, выставленным на одной из осветительно-акустических башен. Предупреждение передали на сцену. Роберт Пирсон сказал в микрофон: «С прискорбием вынужден вас проинформировать, что эти скоты приближаются на большой скорости. Пожалуйста, без паники. Просто прибавьте шагу».

— Джон, — крикнул Хагбард через дверь золотого шатра, — да хватит же, ради Дискордии. Выходи и дай зайти Малаклипсу.

— А я считал тебя бестелесным, — сказал Джордж.

— Знай ты меня подольше, заметил бы, что я часто ковыряю в носу, — сказал Сартроподобный призрак.

— Фью, — присвистнул Джон-Джон Диллинджер, выходя из шатра, — кто бы мог подумать, что в старике ещё столько прыти? Она сказала, чтобы после Мала зашёл Джордж.

Женщина за занавесом светилась. Если бы не это интенсивное золотистое свечение, исходившее от её тела, в шатре было бы темно.

— Подойди ближе, Джордж, — произнесла она. — На этот раз я не хочу, чтобы ты занимался со мной любовью, — я лишь хочу, чтобы ты знал правду. Встань здесь передо мной.

Это была Мэвис.

— Я люблю тебя, Мэвис, — воскликнул Джордж. — Я люблю тебя с тех пор, как ты вытащила меня из тюрьмы в Мэд-Доге.

— Посмотри внимательнее, — сказала Стелла.

— Стелла? Что случилось с Мэвис? Я кружу, я кружу…

— Не обманывай себя, Джордж. Ты прекрасно знаешь, что мгновение назад я была Мэвис.

— Это кислота, — вымолвил Джордж.

— Кислота только раскрывает твои глаза, Джордж. Она не творит чудеса, — сказала мисс Мао.

Я кружу, я кружу…

— О Боже! — пробормотал Джордж, подумав: «И будет: всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся».

И снова увидел Мэвис.

— Ты понимаешь, Джордж? Понимаешь, почему не видел всех нас одновременно? Понимаешь, почему, желая заняться любовью со мной, получал то, что хотел, трахая Стеллу? Понимаешь ли ты, что я не одна и не три женщины, а бесчисленное множество женщин?

У него на глазах она становилась краснокожей, желтокожей, чернокожей, смуглой, юной, зрелой и пожилой, превращалась в светловолосую норвежку, черноволосую сицилийку, гречанку с горящими глазами, высокую ашанти, масаи, раскосую японку, китаянку, вьетнамку и так далее, и так далее.

Бледнолицый продолжает менять цвет кожи, как это обычно происходит с людьми, когда ты смотришь на них под пейотом. Сейчас он выглядит почти как индеец. Поэтому с ним легче говорить. Почему люди не меняют цвет? Все мировые проблемы вызваны тем, что люди всегда сохраняют один и тот же цвет кожи. Джеймс многозначительно кивает. Как обычно, пейот открыл ему великую Истину. Если бы у белых, чёрных и индейцев все время менялся цвет кожи, в мире исчезла бы ненависть, потому что никто не знал бы, какой из народов ненавидеть.

В шатре царил полумрак. Чей это был дух, черт побери? — недоумевал Джордж. Убедившись, что его собеседница исчезла, он выскочил из шатра. Никто не обратил на него внимания. Хагбард и все остальные с трепетом взирали на колоссальную фигуру золотой женщины в золотых одеждах с буйно развевающимися золотисто-красно-чёрными волосами, возвышавшуюся над баварскими соснами. Женщина удалялась крупным шагом и при этом все больше увеличивалась в размерах. В её левой руке сиял громадный золотой шар. Она перешагнула забор, огораживавший зону проведения фестиваля, с такой лёгкостью, словно это был дверной порог.

Хагбард положил руку на плечо Джорджа.

— Трансцендентальной иллюминации, — сказал он, — можно достичь не только в результате массовых смертей, но и в результате многочисленных оргазмов.

Женщина, чей рост достигал сейчас девяноста трех футов, шагала по дороге в сторону стремительно приближавшихся огней. Она смеялась, её смех прокатывался эхом над озером Тотенкопф.

— Великий Груад! Что это? — воскликнул Вернер.

— Это Старуха! — крикнул Вольфганг и злобно оскалился.

И тут она издала клич: «Каллисти!» Этот крик, пронёсшийся над баварскими холмами, прозвучал громче, чем звучала музыка во время ингольштадтского фестиваля. Затем по воздуху, будто комета, оставляя за собой хвост из искр, пронеслось золотое яблоко и упало в самый центр наступающей армии.

Супернацисты, эти живые мертвецы, по-прежнему оставались людьми, и каждый из них увидел в золотом яблоке своё заветное желание. Рядовой Генрих Краузе увидел собственную семью, с которой ему довелось расстаться тридцать лет назад (он не знал, что в эти минуты его внуки спасаются бегством по понтонному мосту через озеро Тотенкопф). Капрал Готфрид Кунц увидел свою любовницу (ему было невдомёк, что в 1945 году, после того как пал Берлин, русские солдаты вспороли ей живот, предварительно изнасиловав). Обер-лейтенант Зигмунд Фогель увидел билет на Вагнеровский фестиваль в Байройте. Полковник СС Конрад Шайн увидел сто евреев, выстроившихся в ряд в ожидании того момента, когда он нажмёт на гашетку пулемёта. Обер-группенфюрер Эрнст Биклер увидел очаг в доме своей бабушки в Касселе и в очаге голубую китайскую супницу, до краёв наполненную кипящим собачьим дерьмом, из которого торчала серебряная ложка. Генерал Ханфгайст увидел почерневшее лицо, вылезшие из орбит глаза и вывалившийся язык Адольфа Гитлера, со сломанной шеей болтающегося на виселице.

Эсэсовцы дрались и убивали друг друга, чтобы завладеть золотым яблоком. Сталкивались танки, артиллеристы опускали стволы орудий и стреляли прямой наводкой по своим.

— Что это? — в панике завизжала Винифред, вцепившись в Вольфганга.

— Посмотри в центр сражения, — мрачно сказал Вольфганг. — Что ты видишь?

— Я вижу престол мира. Один-единственный трон в двадцати трех футах от земли, украшенный семнадцатью рубинами, Розовым Крестом, Глазом и обвитый змеем, кусающим себя за хвост. Я вижу этот трон и знаю, что мне предстоит на него взойти и занять его навеки. А что видишь ты?

— Я вижу чёртову голову Хагбарда Челине на серебряном блюде, — огрызнулся Вольфганг, отталкивая её трясущимися руками. — Эрида бросила Яблоко Раздора, и наши супернаци будут убивать друг друга до тех пор, пока мы его не уничтожим.

— Куда она пропала? — спросил Вернер.

— Приняла другую форму и где-то спряталась, — ответил Вольфганг. — Превратилась в поганку, или сову, или ещё какую-нибудь гадость и хихикает, радуясь учинённому ею хаосу.

Неожиданно Вильгельм стал хвататься пальцами за воздух и поднялся со своего места. Неуклюже, словно слепоглухонемой, цепляясь за что-то невидимое, он полез из «мерседеса» фон Рундштедта. Выбравшись из машины, Вильгельм отошёл на десять футов от братьев и сестры и повернулся к ним лицом. Он стоял, окаменев, и смотрел на них немигающими глазами; его брюки вздулись в паху.

Затем из рта Вильгельма раздался глубокий, звучный, елейный и в то же время тошнотворный голос:

— Надо платить по старым счетам, дети Груада!

Голос напоминал сырую нефть, сочащуюся через гравий. Он казался таким же ископаемым. Это был голос существа, появившегося на Земле, когда Южный полюс находился в Сахаре, а высшую форму жизни представляли головоногие моллюски.

Вольфганг забыл о сражении, которое бушевало вокруг.