К порядку!») В чем дело?
Председатель заметил оратору, что во время заседаний члены парламента должны говорить друг другу «мистер такой-то».
— Очень нужно этому Ики сбивать меня с толку! — воскликнул обиженный Пильбери. — Ну, так почему бы, джентльмены, мистеру Кьюзеку не… Что ты говоришь?
Это относилось к Фильноту, который, стоя подле своего союзника, давно уже шептал ему:
— Не робей, Пиль, хорошенько их!..
— Почему бы мистеру Кьюзеку не робеть хорошенько, то есть… Кто тебя просит подсказывать, Фильнот? Право, я тебя поколочу… Почему бы мистеру… Тельсон, не бросайся шариками!.. Почему бы…
— Кто поддерживает предложение мистера Пильбери? — спросил Исаакс, которому надоело ждать.
— Я, я! — закричал Фильнот.
— Погоди, я еще не кончил! — перебил его взволнованный Пильбери.
— Мистер Фильнот! — провозгласил председатель.
— Не надо Фильнота! Я буду говорить! — кричал Пильбери.
— К порядку! К порядку! — раздалось со всех сторон.
— Предлагает мистер Пильбери, поддерживает мистер Фильнот… — начал было председатель.
— Погоди, я еще не говорил! — крикнул Фильнот.
— К порядку! — сказал Исаакс.
— Сам ты — к порядку! Я имею право говорить!
— И я, я первый начал! — отозвался Пильбери.
— Ты бы все равно никогда не кончил.
— А тебе какое дело?
— Те, кто согласен с предложением мистера Пильбери, — направо; те, кто не согласен, — налево! — произнес Исаакс как можно громче.
Палата немедленно разделилась, и, прежде чем два непризнанных оратора успели опомниться, предложение их было опровергнуто большинством трехсот двадцати против двух.
Когда они ушли, Исаакс поставил вопрос об избрании Блумфильда в президенты, и Блумфильд был выбран единогласно, так как отделение директора не пожелало подавать голоса. Среди громких и продолжительных рукоплесканий новый президент занял свое место и, когда тишина была восстановлена, сказал:
— Я очень обязан вам, господа, за ваше избрание. Надеюсь, что наша школа будет процветать так же, как процветала доныне. Я со своей стороны постараюсь об этом. Я очень горжусь своим избранием в президенты парламента, горжусь почти так, как если б я был старшиной школы. Относительно же того, что сказал обо мне Кроссфильд, я надеюсь, что вы ему не поверили. По древним языкам я двенадцатый в классе.
Конец заседания был скучен по сравнению с началом. Выборы на различные должности прошли без особенных волнений. После того как Блумфильд был выбран в президенты, весь ход заседания оказался в руках парретитов, которые воспользовались этим. Когда прочли список должностных лиц, то оказалось, что только один воспитанник из отделения директора получил место в «кабинете»: он был выбран канцлером казначейства. Гем оказался морским министром, Вибберлей — военным, Ашлей — министром внутренних дел, а Стреттер, юноша, сравнительно неизвестный, — первым министром. Все они принадлежали к отделению Паррета, которое, таким образом, могло льстить себя надеждой, что оно было оценено по заслугам, хотя другие отделения думали иначе.
В этот день заседание парламента кончилось очень поздно, и никто не пожалел, когда оно кончилось, потому что все устали.
IX
ЗАНЯТИЯ ХИМИЕЙ В ОТДЕЛЕНИИ МИСТЕРА ВЕЛЬЧА
— Ну, хорошие времена настали для нас, Пиль! Как ты находишь? Делай что хочешь, хоть на голове ходи, никто ничего не скажет, — говорил Кьюзек спустя несколько дней после заседания вильбайского парламента, описанного в последней главе.
— Не знаю, как сказать, — отозвался на это Пильбери; — я, например, получил сегодня нахлобучку от Котса за то, что кидал мячом в дверь отделения директора.
— Ну, еще бы! За шалости в чужом отделении всегда будет доставаться. Я не об этом говорю. Я говорю, что здесь, в нашем отделении, полная свобода. Взять, например, хоть Гулли: ну что это за старшина отделения! Вечно корпит над книгами. Сверни мы все себе шею, я думаю, он и не заметит.
— А если и заметит, так обрадуется, — засмеялся Пильбери.
— Да и Тукер не страшен: был ли хоть один случай, чтобы он пожаловался на нас школьному старшине?
— Как ему жаловаться, когда он сам постоянно нарушает школьные правила: бегает потихоньку в Шельпорт и заводит там драки. Как ты думаешь, что я нашел третьего дня в его шкатулке? Тринадцать окурков от сигар! Наверное, он собирает их по улицам в Шельпорте и потом на свободе докуривает…
— Хуже всех из наших старшин, по-моему, Сильк, С ним никогда не знаешь, что можно и чего нельзя: то спустит крупную шалость, то нажалуется по пустякам.
— Это оттого, что ему не до нас: у них с Джильксом вечно какие-то таинственные дела. Он бы и вовсе не обращал на нас внимания, да надо же показать остальным, что он исполняет свои обязанности, вот он нет-нет да и прицепится за какой-нибудь вздор и нажалуется.
— Пусть его жалуется! Чего нам бояться? Новый старшина сам всех боится. Слыхал ты, как он разбирал парретитов за то, что они опоздали на перекличку?
— Как же! Попросил их объяснить причины, но которым они опоздали, и отпустил с миром да чуть ли еще сам не попросил у них прощения. Умора!.. Но зато им хорошо досталось от Паррета. Пусть-ка посидят недельку без катанья по реке. Нахальные воришки! Так им и надо. Я очень рад? что они попались.
— И я.
Наступило молчание, во время которого друзья, судя по их мрачным лицам, продолжали обсуждать каждый про себя беспримерную дерзость насолившего им враждебного отделения. Наконец Пильбери заговорил:
— А знаешь, Кьюзек, ведь это скучно…
— Что скучно? — спросил тот, удивленный непривычно грустным тоном своего друга.
— Да все! Скучно шалить, скучно драться, когда знаешь, что можешь делать все это безнаказанно. Мне надоели и драки и шалости…
Кьюзек с недоумением поглядел на Пильбери: он еще ни разу не слыхал от него таких речей.
— Знаешь, — продолжал между тем тот, присаживаясь боком на каминную решетку и задумчиво покачиваясь на одной ноге, — знаешь, я почти решил бросить на этот год все глупости, приняться за ученье, вообще записаться «в солидные» ради разнообразия.
Как бы в опровержение этих рассудительных слов, решетка неожиданно соскочила, и будущий солидный юноша нырнул головой вперед, прямо в объятия друга.
Тот торжественно поставил его на ноги и проговорил со смехом:
— Немножко странное начало для новой, серьезной жизни. Как ты находишь?
Но Пильбери был так занят своей мыслью, что не обратил внимания на эту дружескую шутку. Ощупав свой ушибленный бок и удостоверясь, что решетка не причинила изъяна его костюму, он продолжал:
— Нет, серьезно, Кьюзек, давай сделаемся умницами хоть на полгода. Согласен?
— Это зависит от того, что ты называешь быть умницей. Если по-твоему это значит не уходить из школы без позволения и не списывать уроков, то я тебе не товарищ, — отвечал Кьюзек решительно.
— Нет, конечно не это; но, по крайней мере, не драться и не затрагивать другие отделения.
