его сказать, кого он подозревает, — решил Гем, любивший энергичные меры.
— Если бы знать, что он никого не покрывает и вообще не хочет увильнуть от ответа, можно было бы, мне кажется, подождать денька два, прежде чем предпринимать что-нибудь решительное, — заметил Блумфильд.
— Чего тут ждать? Ясное дело, что он хочет увильнуть. Он надеется, что пройдет время и все забудется.
— Потому-то и надо показать ему, что мы не позволим шутить с нами.
— До чего мы дожили! — воскликнул в добродетельном ужасе Ашлей. — Старшина — баба, старшина — трус! Мало того — он оказывается еще и негодяем.
— И подумать только, что он попал в первую партию крикетистов! — подхватил Типпер.
— Он был полезен нам как игрок, — заметил Блумфильд. — Если бы не он, может быть мы и не выиграли бы партию.
— Я согласился бы лучше двадцать раз проиграть ее, чем выиграть с его помощью, — объявил Гем.
Таким образом, несчастный старшина, начинавший было подниматься во мнении товарищей, провалился, по-видимому, безвозвратно. Парретиты подписали ему приговор, а парретиты были законодателями в Вильбае.
XXVII
ВИНДГАМ ПРОБУЕТ ВЫПУТАТЬСЯ ИЗ БЕДЫ
Виндгам был «положительно не в своей тарелке», как говорили о нем парретиты; лучшим: доказательством тому было его отсутствие на практике крикетистов на другой день после вышеописанных событий. Блумфильд, который, по обыкновению, пришел взглянуть на игру «мартышек», заметил отсутствие Виндгама и вывел из этого свое заключение. До сих пор он не высказывал своих подозрений насчет Виндгама никому, кроме Ридделя. Хоть он и сердился на старшину за его скрытность, но сам невольно следовал его примеру: подозрения его были пока только догадкой, и какое-то смутное, но хорошее чувство не позволяло ему назвать имя подозреваемого. Но, увидев, что Виндгама нет в числе играющих, он, естественно, подумал: «Ясно, что это он. Уж недаром он нос повесил. Его что-то мучает, это видно, а что же, как не это? Ну, а если и не это, так, во всяком случае, с ним что-то неладное».
В последнем Блумфильд не ошибался: с Виндгамом было очень неладно. После своего вчерашнего свидания с Ридделем бедный мальчик считал себя окончательно погибшим. Его исключат, в этом нет сомнения… Что подумают о нем его родные? Мама, бедная, как огорчится… Нет, лучше уж не думать. Но не думать он не мог. Он сидел в классе, выходил вместе с другими в коридор во время перемен, даже разговаривал с товарищами, но делал все это, как во сне. В голове его вертелся один назойливый вопрос: «Неужели же ничего, ничего нельзя сделать? Неужели же меня исключат?» Идти к Ридделю он не смел: до тех пор, пока он был связан словом, данным им Сильку и Джильксу, объяснения со старшиной были бесполезны. Значит, оставалось покориться своей участи и ждать последствий жалобы Ридделя директору. В одну из таких минут отчаяния у Виндгама мелькнула одна мысль: что, если он пойдет к Сильку и Джильксу и упросит их освободить его от данного слова? Тогда все может исправиться. Он расскажет обо всем Ридделю и директору, и, может быть, директор его простит. Теперь все дело в том, чтобы уломать Силька и Джилькса. Шансы на это были очень слабы, но утопающий хватается за соломинку, и в первую же свободную минуту Виндгам отправился разыскивать своих прежних товарищей. Он начал с Джилькса. Джилькс был все-таки проще и добрее Силька, и Виндгам не так боялся его. Кроме того, после своей ссоры с Сильком Джилькс ходил, как в воду опущенный, и Виндгам, не отдавая себе в том отчета, видел в нем товарища по несчастью и чувствовал, что он поймет его скорее, чем Сильк.
Виндгам нашел Джилькса в его комнате за книгой, но Джилькс не читал: книга уже с полчаса была раскрыта на одной и той же странице. Должно быть, или книга была не занимательная, или читателя поглощали посторонние мысли.
Увидев Виндгама, Джилькс очень удивился. С того дня, как Виндгам так резко оборвал свое знакомство с ним и Сильком, он почти не видал его.
— Что тебе нужно? — спросил он мальчика не совсем вежливо.
— Я пришел сказать… то есть попросить тебя об одной вещи, — начал Виндгам, слегка запинаясь, но еще крепясь.
— Попросить? О чем это?
В голосе Джилькса слышалось неподдельное изумление. Виндгам начал понимать всю трудность своей задачи.
— Я в страшных тисках, Джилькс, — проговорил он дрожащим голосом.
Мальчик сделал отчаянное усилие, чтобы не расплакаться, и сказал:
— Видишь ли; вышла история из-за «Аквариума». Не понимаю, кто Ридделю об этом сказал, только он узнал, что я был в «Аквариуме».
— Ну, и на здоровье, — презрительно заметил Джилькс.
— Но ведь он хочет сказать об этом директору…
— Что?! А я думал, вы с ним друзья… Вот те и дружба!
— Мы друзья, — поспешил заступиться за своего друга Виндгам, — но он говорит, что обязан довести это до сведения директора, что это его долг.
— Еще бы! Он сумеет оправдать долгом всякую низость, я знаю, — заметил со злостью Джилькс.
Как ни тяжело отзывались на Виндгаме строгие понятия старшины о долге, он не мог не возмутиться словами Джилькса.
— Неправда, Риддель не станет оправдывать низости, — горячо сказал он. — Ты говоришь это потому, что не любишь его.
Ничего не отвечая, Джилькс уставился в книгу. Виндгам решился сделать последнюю попытку.
— Джилькс, если директор узнает об «Аквариуме», да еще не от меня, а от другого, меня исключат, — обратился он к своему мучителю.
— Разумеется, исключат, — отозвался тот, не отрывая глаз от книги. — Только мне-то что за дело до этого?
— Как что за дело? Ведь я не один… ведь мы все вместе ходили туда — ты, я и Сильк… Впрочем, Риддель подозревает, кажется, одного меня, — прибавил мальчик со своею обычной добросовестностью.
— Тем лучше для нас с Сильком, — заметил Джилькс хладнокровно.
— Дело в том, — продолжал мальчик, волнуясь и спеша высказать то, что лежало у него на душе, — дело в том, что Риддель говорит, — конечно, я дал слово молчать об «Аквариуме» и сдержу его, — но Риддель говорит, что если б я признался во всем директору — разумеется, не впутывая тебя и Силька, а только рассказал бы ему о себе, — то, может быть, он и простил бы меня. Вот я и пришел просить тебя, чтобы ты позволил мне… чтобы ты вернул мне мое слово.
Джилькс смотрел на Виндгама с недоумением. Такие тонкости были выше его понимания.
— Да что ты ко мне пристал! — сказал он наконец со смехом. — Кайся своему директору, в чем хочешь. Какое мне до этого дело, раз я останусь в стороне?
Виндгам просиял.
— Спасибо, голубчик! И будь уверен, что ни тебя, ни Силька я не выдам, — проговорил он, исчезая за дверью.
— Я хлопочу лишь о себе, до Силька мне нет дела! — прокричал Джилькс ему вдогонку.
Но Виндгам не слыхал его. Он не помнил себя от радости. Половина дела была сделана. Правда, оставалось еще самое трудное. Конечно, Сильк был далеко не то, что его простоватый приятель, но первая удача так ободрила Виндгама, что он надеялся на полный успех. Вообще Виндгам отличался способностью необыкновенно быстро переходить от крайнего отчаяния к надежде и обратно. Теперь ему не терпелось как можно скорее повидать Силька. Однако при всей уверенности в успехе своей просьбы Виндгам не решился
