Стихи в переводе Сергея Торопцева

и в стихотворении об этом вечность Неба противопоставил суетности и тщетности человеческих страстей и усилий (гора Хуанню, вершина которой показалась стареющему поэту недостижимой, находится как раз рядом с г. Цзянлином, где в 725 г. и произошла знаменательная встреча со старцем). Челн кружил, обходя водовороты реки, а поэт задумчиво смотрел в сторону северного берега, где, скрываясь за горным массивом ущелья Силинся, из Великой Древности угадывались родные места Цюй Юаня и 11 могильных курганов, в одном из которых похоронен великий поэт, а остальные сооружены для того, чтобы преследовавшие его царские клевреты не смогли отыскать подлинный и разрушить его.

Минуя Санься

Зажато небо в пиках Колдовских
Там, где шумит башуйская волна.
Когда-то люди не увидят их,
А неба — не коснутся времена.
Три утра огибаю Хуанню,
Еще три ночи… Бесконечен путь
Три раза прибавляю день ко дню[47],
Тоска такая, что и не вздохнуть.

758 г.

До Чуских врат простерся путь мой

Видимо, все-таки знаменательная встреча с пророком в Цзянлине оказалась не случайной, а была предопределена. Как раз перед подходом к городу Ли Бо трепетно пересек невидимую, но так явственно осязаемую им границу уже не существующего, и все же вечного древнего царства Чу. Впрочем, внимательный поэт подметил, что привычные для шусца горы, обычно не позволяющие глазу уйти далеко к горизонту, здесь распластались бесконечной равниной, покрытой низкорослым редким леском. По левому борту, с севера, оскалила клыки невысокая гора, именуемая Зуб тигра, а как раз напротив нее, на южном берегу, расплылась в предвечернем тумане другая, как раз и именуемая Чускими вратами (Цзинмэнь) — природный рубеж между Шу и Чу, места великой древней культуры и великих поэтов Цюй Юаня и Сун Юя. «Десять тысяч ли» несли поэта реки отчего края, где прошло детство, и вот завершалась юность — Ли Бо вступал на путь самостоятельной жизни, и, сделав первые шаги по территории Чу, он мысленно вернулся в лелеемую им Древность.

Прощаясь с Шу, плыву за Чуские врата

До Чуских врат простерся путь мой длинный,
По землям Чу плыву я с этих пор,
Сменились горы вольною равниной,
Река вошла в невиданный простор,
И зеркальцем луна, с небес слетая,
Легла на воду в облачный мираж.
О, воды милые родного края,
Вы десять тысяч ли несете нас!

725 г.

Переход на территорию Чу, где таинственно поблескивали руины древнего дворца, поэт воспринял как пересечение рубежа времени, как слияние времен в один Ком вечного бытия, соединил свое уходящее прошлое с надвигающимся будущим и поставил это на фон непрерывающейся Вечности. Не случайно у него луна висит над океаном, которого нет в тех местах, где плыл его челн, но к которому устремлен поток Янцзы, а этот «океан» в мифологии именуется Восточным морем, над которым вздымаются острова Бессмертных святых и сакральная гора Куньлунь с блистательным дворцом Небесного Владыки на склоне.

Плывя на челне к Цзинмэнь, смотрю на Реку в Шу

В Ущелье лун[49] влекомый, мой челнок
Летит, и взгляду не достичь предела,
Не прерывался персиков поток
От самой речки, что в парчу одета[50].
Вода светла — прозрачный изумруд,
Безмерностью сравнима с небесами.
Башань пройдем, а там уже плывут,
Качаясь, тучки чуские над нами.
Там гуси над песками — что снега,
Там иволги порхают по ущелью;
Лишь минем буйноцветные луга,
Нас яркая дерев встречает зелень.
Туманный берег покидает взгляд —
Ладья стремит к луне над океаном.
Из тьмы Цзянлина огоньки летят —
Дворец Чжугун, построенный Чэн-ваном[51].

725 г