По полученным сведениям, неудачей закончилась попытка прорваться к Берлину со стороны севернее Ораниенбурга. Как мы помним, операция осуществлялась по прямому распоряжению Гитлера. Хотя нашим войскам и удалось углубиться на 2 километра и отвоевать небольшой плацдарм южнее Руппин-канала, дальше продвинуться они не смогли из-за огромных потерь в живой силе и технике и ввиду превосходящих сил противника.
Из 12-й армии сообщали об ожесточенных вражеских атаках на линии Виттенберг-Тройенбритцен. Еще ранним утром армейское командование доложило об успешном сосредоточении трех дивизий 12-го корпуса во главе с генералом Кёлером в районе юго-западнее рубежа Нимечк-Бельциг, однако их задействованию в кратчайшие сроки сильно препятствовали беспрерывные атаки неприятеля. Руководство 12-й армии все еще надеялось, что сможет использовать эти три дивизии для удара в направлении Белица и Треббина и последующего воссоединения с 9-й армией.
Части Красной армии продолжали наступать в сторону запада, и мы в Берлине невольно все глубже оказывались в тылу советских войск. Настроение многих в бункере упало до нуля, когда в 18.00 стало известно, что передовые отряды русских проникли в южные окраины города и достигли районов Целендорф и Нойкёльн. Бои шли также южнее Далема в окрестностях Тельтов-канала. Разведывательная группа русских на бронетранспортерах появилась – правда, лишь на короткое время – на аэродроме в Гатове. Около двух тысяч слушателей расположенного неподалеку училища противовоздушной обороны засели в траншеях на территории этого учебного заведения. Между тем аэродром в Гатове был уже полностью непригодным для практического использования. Гитлер распорядился организовать снабжение Берлина всем необходимым по воздуху, сбрасывая в ночное время грузы на парашютах. Примерно в 19.00 нас вновь пригласили к фюреру для промежуточного доклада о ситуации на фронтах. Когда мы прибыли в рабочий кабинет Гитлера, он находился в состоянии глубокой депрессии. Даже тот факт, что Штейнер не выполнил приказ о наступлении с плацдарма севернее Ораниенбурга, против ожидания, не вызвал у него уже привычного эмоционального взрыва. Гитлер лишь устало заметил:
– Я же вам говорил… Штейнер непременно провалит операцию.
Поскольку наступление русских на Шпандау представляло собой серьезную угрозу западным оборонительным рубежам Берлина, «имперский руководитель молодежи НСДАП» Артур Аксман получил приказ направить на угрожаемый участок как можно больше членов гитлерюгенда. Нужно было во что бы то ни стало, любой ценой удержать мосты через Хавель у Пикельсберга. Таковой была их главная задача в общей битве за Берлин. В последние дни Аксман оставил обычную официальную резиденцию на Адольф- Гитлерплац и развернул свой командный пост на Вильгельмплац, поблизости от имперской канцелярии. Он ежедневно появлялся в убежище, чтобы доложить об обстановке или узнать последние новости о положении на фронтах. В остальное время он почти всегда находился на передовой с членами своей организации, которых непрерывно толпами посылали умирать за пропащее дело.
Известие о нашей резко ухудшавшейся ситуации быстро распространилось среди обитателей бункера под имперской канцелярией. Офицеры СС и личной охраны Гитлера, прежде не замечавшие или относившиеся к нам с высокомерной снисходительностью, вдруг превратились в саму любезность. Майору Фрайтагу и мне с трудом удавалось избегать прямых ответов на многочисленные вопросы, которые сыпались на нас отовсюду в обширном убежище. Эти надменные, чванливые эсэсовцы, ранее презиравшие нас, армейских офицеров, теперь искали у нас утешения, заискивали перед нами. Большинство из них никогда не были на фронте и не сталкивались лицом к лицу со смертью. Некоторые оглушали себя алкоголем из страха перед неотвратимым концом. Вынужденная пассивность, постоянные разрывы снарядов над головой – все это действовало на нервы, угнетало и давило на психику. Многие из них в этот вечер впервые по-настоящему осознали, что убежище фюрера может стать их общей могилой. И тем не менее ни одному из этих людей даже не приходило в голову добровольно принять участие в обороне Берлина.
Поздно вечером я обзвонил все восемь секторов обороны столицы и поинтересовался моральным состоянием наших войск, о чем обычно не говорилось в ежедневных сводках. Картина повсеместно была одинаковой. Многие фольксштурмисты пожилого возраста, плохо вооруженные, недостаточно обученные и снабжаемые, с приближением даже незначительных сил противника старались покинуть позиции и присоединиться к женам и детям, укрывшимся в подвалах своих жилых домов. Большинство явилось на сборные пункты только из страха перед военно-полевыми судами, эсэсовцами и военной полицией. Немногие регулярные части держались стойко, но катастрофически не хватало боеприпасов. В рядах защитников Берлина было все-таки мало солдат, имеющих боевой опыт. Очаги упорного сопротивления русские, как правило, обходили с тыла. Во всех секторах с трудом справлялись с бушевавшими пожарами. Не было воды для тушения, и огонь превращал в пепелища целые улицы и кварталы, останавливаясь лишь перед руинами разрушенных бомбами домов, где уже нечему было гореть.
Красная армия обладала многократным превосходством в живой силе и технике, особенно в танках и артиллерийских орудиях. Из одного южного сектора сообщили, что русским помогают ориентироваться в городе бывшие немецкие военнопленные, члены созданного в Советском Союзе так называемого «Национального комитета». Обо всем этом я доложил генералу Кребсу.
Было уже довольно поздно, когда майор Бернд фон Фрайтаг-Лорингхофен и я поднялись наверх и вышли из убежища, чтобы подышать свежим воздухом. Почти утих шум гигантского сражения, лишь изредка тишину нарушали звуки разрывов одиночных снарядов. Видны были отблески многочисленных пожаров, но ночной воздух был чистым и прохладным, и мы с наслаждением вдыхали его полной грудью после долгого пребывания в подземелье. Высоко над городскими руинами раскинулось усыпанное звездами великолепное ночное небо. Долго мы стояли молча, вглядываясь в далекое зарево.
– Через несколько дней все будет кончено, – наконец проговорил тихо Бернд. – Я не желаю умирать вместе с теми людьми… внизу. Когда наступит развязка, я хочу быть живым и свободным.
И он опять замолчал, но сказанное им глубоко запало в душу нам обоим. В полночь мы вернулись в бункер: предстояло еще много работы.
На следующее утро, 26 апреля, в 8 часов нам сообщили из нескольких секторов о сброшенных на рассвете с самолетов «Мессершмит-109» в центре Берлина нескольких сот тюков с припасами. К сожалению, удалось обнаружить среди развалин домов только пятую часть грузов. Что касается боеприпасов, то это была всего лишь капля в океане фактических потребностей. Особенно остро нуждались в снарядах немногочисленные танковые и артиллерийские подразделения 56-го танкового корпуса, которые иначе невозможно было как следует задействовать. И мы послали Верховному главнокомандованию вермахта радиограмму с просьбой направить в Берлин два самолета с боеприпасами, которые должны, невзирая на существенный риск, постараться приземлиться на главном проспекте, рядом с Колонной Победы. Фонарные столбы и деревья по обе стороны проспекта были заблаговременно удалены, чтобы создать более или менее подходящую для посадки площадку. В 9.30 нас уведомили по радио о том, что два транспортных самолета «Юнкере-52» со снарядами для танков уже вылетели к нам. Во избежание путаницы и ошибочных действий я немедленно оповестил об этом соответствующую инстанцию. Одновременно дали указание руководству военного госпиталя подготовить в течение двух часов 50 тяжелораненых к эвакуации. В 10.30 оба самолета благополучно приземлились возле Колонны Победы. Наше ликование невозможно было описать. Мы уже привыкли надеяться только на себя, на свои внутренние ресурсы, а тут вполне осязаемая связь с внешним миром. К 11.00 оба самолета загрузились тяжелоранеными и приготовились взлетать. Все делалось в лихорадочной спешке: не было нужды без надобности подвергать самолеты опасности артиллерийского обстрела дольше чем необходимо. Первый самолет стартовал без каких-либо осложнений. Однако второй задел левым крылом стену ближайшего полуразрушенного дома и упал сразу же после взлета. Позднее я узнал, что не все пассажиры этого самолета погибли: он еще не успел набрать высоту и развить скорость.
В 8 часов утра, после артиллерийской подготовки, русские атаковали наши позиции в районе Тельтов- канала, на участке Тельтов—Драйлинден, и довольно быстро захватили эти пункты. К вечеру в руках противника оказались берлинские районы Махнов, Никласзее, Целендорф, Шлахтензее и Штеглиц. В Нойкёльне шли бои на южной оконечности аэродрома Темпельхоф. Попытка русских развить наступление в лесопосадке Грюневальда силами моторизованных подразделений была пресечена на узком перешейке между озерами Шлахтензее и Крумме-Ланке, однако сражавшиеся здесь 18-я и 20-я немецкие мотострелковые дивизии оказались в труднейшем положении.
