были вынуждены в ночь с 11 на 12 июня оставить лесной массив в 25 км южнее Седана. Мы немедленно присоединились к войскам, наступающим на Верден, причем уже верхом на лошадях. Наш эскадрон двигался ночью и днем в походном порядке, колонной, и часто выполнял функции головного дозора, далеко опережая авангард пехоты, забывая о пыли и жажде, радуясь, что под нами снова поскрипывает седло.
После короткой стычки 14 июня Верден на следующий день вместе со всеми крепостными сооружениями сдался войскам 16-й немецкой армии, и мы проследовали дальше на юго-восток в общем направлении на город Туль. Наш 1-й эскадрон получил приказ от командования дивизии обойти город и атаковать его с востока. Выступить мы были должны в 2 часа ночи 18 июня, а до того времени мы расположились на желанный отдых в покинутой деревне, подвернувшейся кстати на нашем маршруте. Ночь была теплой, всего несколько дней отделяли нас от летнего солнцестояния. Когда мы сели на коней, уже были заметны первые признаки близкого рассвета. С понятным внутренним волнением мы ожидали сигнала к выступлению, но командир сначала приказал получить в полевой кухне причитающееся нам шампанское. Пить его уже не было времени, и мы привязали пузатые бутылки к седельным вьюкам.
Я помню все подробности тогдашнего похода до мельчайших деталей, словно все это произошло только вчера. Сначала шагом, затем рысью мы приближались не замеченные французами к Тулю, объекту нашей атаки; свернули на широкий проспект, обсаженный по сторонам столетними деревьями. Подскакавшая галопом запыхавшаяся передовая разведка доложила о воздвигнутом впереди заграждении. Вместе с ними выехал на рекогносцировку и я, чтобы лично оценить ситуацию. Примерно в 200–300 метрах за поворотом французы завалили дорогу вековыми деревьями, сделав ее непроходимой для автотранспорта. Внезапно прогремел выстрел, за ним другой. Передовое отделение перешло на легкий галоп, за ним устремился весь эскадрон. Был подан сигнал для атаки, и мы, выхватив сабли, помчались на город, перескакивая через поваленные стволы деревьев. Все действия были четкими, как на учении в Люнебурге. Никто не обращал внимания на редкий ружейный огонь. Но внезапно под копытами наших лошадей что-то начало взрываться, возникло минутное замешательство. В тот момент нам и в голову не могло прийти, что взрывались бутылки с шампанским, падавшие на дорогу во время скачки.
Когда мы достигли первых домов, ружейный огонь французов заметно усилился. Сначала это были разрозненные выстрелы застигнутых врасплох полуодетых французов, не ожидавших кавалерийской атаки с шашками наголо, сопровождаемой взрывающимися бутылками с шампанским. В конце концов им удалось навести в своих рядах порядок, и ружейный огонь заметно усилился. Мы слезли с лошадей и продолжали наступление в пешем строю с винтовками и автоматами в руках. С группой своих солдат я бросился на мост через Мозель и пробился в городские кварталы. В ходе уличных боев я был ранен в грудь: пуля прошла насквозь чуть повыше сердца. На этом французская кампания для меня закончилась. За это сражение я был награжден Железным крестом 2-го класса, и, кроме того, мне вручили значок раненного в бою.
После лечения в военном госпитале и периода последующего выздоровления я в начале осени вернулся в свой эскадрон, который в тот момент находился во Фландрии и готовился к вторжению на Британские острова. Наш разведывательный отряд был расквартирован в деревнях Неерпель и Оверпель, близ голландской границы, и мы здесь же провели весь последний месяц 1940 г. Наши отношения с местным населением были настолько хорошими, насколько можно было ожидать, учитывая обстоятельства. В этом же месяце, к моему большому огорчению, меня перевели из моей родной части в моторизованный «тяжелый» эскадрон, одновременно мне присвоили звание лейтенанта. Мои обязанности, естественно, существенно расширились, они теперь включали не только обучение подчиненных, но и решение вопросов снаряжения и транспорта. Эти дополнительные заботы, которые вначале показались мне чересчур обременительными, потом я выполнял с большим удовольствием.
В апреле 1941 г. в нашей походной жизни произошли крупные перемены: 58-ю дивизию, в том числе и мое подразделение, по железной дороге перебросили в Восточную Пруссию. Мы были так сильно огорчены необходимостью покинуть удобную и уютную Фландрию, что нам было не до размышлений о причинах нашей передислокации. Во всяком случае, мне даже и не снилось как-то связать наш переезд с вероятной войной против России.
Мой отряд обосновался немного южнее Эльбинга, где оставался на протяжении двух месяцев. Я с большим удовольствием прожил эту весну в Восточной Пруссии с ее многочисленными озерами и девственными лесами, с великолепными пейзажами, полными тихой грусти, окруженный массой добрых людей, для которых гостеприимство – непреложный закон человеческого общения.
Потом мы стали выдвигаться от Эльбинга все дальше и дальше на восток, ускоряя темп нашего движения с наступлением летних дней. Скорость сделалась особенно заметной после 15 июня. В конце концов мы расположились близ города Хайдекруг, неподалеку от германо-российской границы, и стали ждать дальнейших распоряжений.
Наступило 21 июня 1941 г. После полудня разведывательный отряд выстроился в два ряда лицом на восток. Майор Зитлов, великолепный командир, терпеливый и отзывчивый, вышел перед шеренгами солдат и угрюмо зачитал нам приказ Адольфа Гитлера дислоцированным на востоке войскам начать военные действия против Советского Союза. Нападение намечалось начать предстоящей ночью. Приказ Гитлера заканчивался словами: «Да поможет нам Бог в этой битве».
22 июня 1941 г., 3 часа ночи. Окрестности погружены в призрачную тишину, лишь время от времени слышится кваканье лягушек и крик какой-то сонной птицы. Мы ждем, когда наступит момент, чтобы начать маршировать на восток. Стрелки часов показали 3.15, и в то же мгновение тишину потряс оглушительный грохот; стало светло как днем. Насколько хватало глаз, немецкая артиллерия уже вела ураганный огонь по советской территории.
Наступая, мы прошли Литву и Латвию, у Риги форсировали Даугаву, а через три недели уже маршировали по пылающему городу Плескау на южном берегу озера Пейпус. В Прибалтийских государствах нашей инженерной службе постоянно приходилось доказывать, на что она способна. Единственное, с чем она была не в силах справиться, – это жара и назойливая пыль. Здесь нас прежде всего поразили возбуждение и радость, с какой нас встречало местное население, а также первые наглядные свидетельства беспощадной жестокости, которая стала отличительной чертой этой войны с Россией.
Наш отряд понес потери уже через несколько дней после вторжения в Литву. В их числе был и наш эскадронный доктор, попавший в засаду, устроенную какой-то разрозненной группой красноармейцев, которых в тот период немало бродило по лесам. Следует признать, что нежеланию сдаваться в плен во многом способствовал пресловутый «Приказ о комиссарах», предписывавший расстреливать на месте всех захваченных в плен советских комиссаров и сочувствующих идеям большевизма. Однако большинство частей вермахта, включая и 58-ю дивизию, игнорировало приказ.
В восьми километрах к северу от Плескау дивизия вместе с разведывательным отрядом разбила лагерь под открытым небом, выставив охрану от возможных нападений отдельных групп противника. Война стала превращаться для нас в осязаемую суровую действительность.
16 июля мы взяли штурмом упорно оборонявшийся небольшой город Гдов. 18 июля я получил приказ взорвать крупный мост стратегического значения через реку Нарву, по которому шла дорога от озера Пейпус к Балтийскому морю. Вернувшись в отряд 19 июля после выполнения задания, я застал его изготовившимся к атаке на оборону противника в полосе нашего наступления, на так называемую «линию Сталина». Во время атаки я был серьезно ранен; перед отправкой на перевязочный пункт мне был вручен Железный крест 2-го класса, первому из военнослужащих 58-й дивизии, награжденных в ходе восточной кампании.
После двух месяцев лазарета и короткого отпуска в семье я вернулся в свой эскадрон, участвовавший в блокаде Ленинграда и занимавший позиции сначала на Пулковских высотах, а затем – близ города Урицка, ленинградского предместья, и вдоль дороги у Финского залива. Штабные офицеры нашей части разместились в Стрельне, маленьком городке между Ленинградом и Петергофом, вместе с инженерной службой дивизии, находившейся в резерве. В ночь на 7 октября к западу от Ленинграда русские предприняли атаку силами пехоты и бронетанковых частей, включавших 52-тонные танки Т-34. В этой схватке мой небольшой отряд показал, чего он стоит. Едва первый тяжелый танк прогромыхал по прибрежному шоссе в сторону Ораниенбаума, как наши солдаты уже установили на дороге противотанковые мины, на которых подорвались второй и третий танки. Под покровом темноты мы сумели взобраться на следующие два танка и уничтожить экипажи в рукопашной схватке. До рассвета удалось захватить еще два
