– Оскаром?
– Да, Оскаром. Так звали твоего человека-брата. Он умер.
– Что значит «умер»? Ушел в Первый корпус? Почему я его не вижу тут? Мы ведь в Первом корпусе?
– Да… Оскар, в Первом. Представь себе, что ты видишь птицу.
– Какую птицу?
– Все равно какую. Просто птицу.
– Просто птиц не бывает. Есть урубу, колибри, мараканы, байтаки…
– Ну хорошо. Ты байтака. В тебя выстрелили из ружья и попали. Что с тобой станет?
– Я упаду на землю. А может быть, застряну в сучьях и меня будет трудно найти.
– Это понятно, дорогой… Оскар. Но ты будешь живой?
– Нет, конечно. Байтака не будет живой.
– Но ведь она не попала в Первый корпус?
– Нет. Байтака не слепок и не человек. Зачем ей в Первый корпус?
Я вздохнул. Я на мгновение представил себе, что мне со временем придется объяснять ему, как функционирует биржа и что такое университет. Но Лопо – 'Оскар не вызывал у меня раздражения. В нем было, наверное, килограммов семьдесят пять веса, и вряд ли я мог бы легко справиться с ним, но я испытывал чувство покровительства.
– Байтаке, конечно, не нужно в Первый корпус. Давай по-другому. Ты умеешь представлять? Видеть в голове то, что глаза сейчас не видят? Ты можешь представить себе сейчас Заику?
– Могу. – Он улыбнулся удивительно нежной улыбкой. – Конечно, могу. Я всегда вижу ее, даже когда глаза ее не видят.
– Тогда представь, что мы идем по лесу. Нет, лучше представь, что мы плывем по реке в лодке. Представляешь?
– Да.
– Ты слышал о таких злых рыбках пираньях, которые набрасываются на все, что попадает в воду?
– Нет.
– Ну, поверь мне: такие рыбы есть. И вот я неосторожно перегнулся через борт лодки и упал в воду. Плавать я не умею и сразу пошел ко дну…
– Нет, ты не пойдешь на дно, – твердо сказал Лопо-Оскар.
– Почему?
– Потому что я брошусь в воду и вытащу тебя. Я не хочу, чтобы тебя съели рыбы. Как я вернусь один, как я буду без тебя?
– О господи!
– Господи?
– Некоторые люди считают, что господь все знает, все видит и распоряжается ими.
– Большой Доктор? Он Большой Доктор?
– Гм, дорогой мой, вряд ли стоит его называть доктором. Но давай не все сразу. Я упал в воду, и на меня набросились пираньи, кайманы. Я проломил голову о сук под водой. Ты видишь эту картину?
– Вижу. И мне очень жаль тебя.
– Я буду после этого живой? Ты сможешь со мной разговаривать? Ты сможешь видеть меня глазами?
– Н-нет.
– А я перед этим ведь не ушел в Первый корпус.
– Это верно, но как ты не понимаешь… Ты попал в Первый корпус, когда упал в воду и тебя разорвали пираньи.
– Но тело мое осталось ведь в воде, в желудках у пираньи, в пасти кайманов?
– Конечно. Но рыбы ведь не могли съесть твои слова. А у тебя много слов. Почти все слова у людей, у слепков совсем мало слов. Поэтому все слова, которые остаются после человека, забирают в Первый корпус. Теперь ты понял?
Лопо-Оскар смотрел на меня со снисходительной добротой. Должно быть, он думал: вот сидит человек. У него, казалось бы, много слов, не то что у бедного слепка. И он ничего не понимает.
Я улыбнулся и положил ему на голову руку. Я не большой дока по части ласки, но мне этот жест почему-то всегда кажется необыкновенно интимным.
Лопо-Оскар замер на мгновение. Как зверек, который и боится чужого прикосновения и смакует его.
– Ты смягчаешь мое сердце, – мягко сказал он. – Как покровительница. Она также кладет мне иногда руку на голову…
Мне вдруг стало стыдно за все те чувства, что я испытывал к бедной Изабелле Джервоне. Если мое сердце тянется к этому существу, что же должна была испытывать немолодая, некрасивая, одинокая
