— Я был там, — начинает он свой рассказ, — когда король принимал ее в Шиноне. Произошло это двадцать пятого марта в большом зале замка. Сначала Карл по наущению своей тещи Иоланды Арагонской велел, чтобы Жанну осмотрели придворные повитухи и священники: бабки должны были удостовериться, что она и вправду дева, а святым отцам надлежало убедиться, насколько крепка ее вера. Однако королю и этого оказалось недостаточно. Перед тем как Жанна появилась в зале, он велел сеньорам встать впереди него, дабы сбить ее с толку, а заодно проверить, действительно ли она посланница Господа. Но Жанна протиснулась сквозь ряды придворных и, безошибочно узнав короля, направилась прямиком к нему. То было поистине невиданное зрелище: кроткая с виду пастушка преклонила колени перед величайшим из принцев и громко и четко проговорила: «Достославный дофин, меня зовут Дева Жанна, и я по велению Царя небесного предрекаю: быть вам коронованным в Реймсе, а потом — наместником Царя небесного на французской земле, ибо Он — истинный король Франции».
Карл принялся расспрашивать ее. И она отвечала ему прямо и без всякого бахвальства. И вдруг, узрев в глазах короля сомнение, она как воскликнет: «Еще раз говорю от имени Отца небесного — ты есть королевский сын, истинный наследник престола; и Он послал меня, дабы я повела тебя в Реймс — там будешь ты коронован и благословен, ибо ты сам того хочешь». Однако Карл и на сей раз не внял пророчеству Жанны — тогда она взяла его под руку и отвела подальше от нас, к оконному проему. И они долго о чем-то говорили. Мало-помалу взгляд короля просветлел. Когда Карл подошел к нам и встал посреди зала, на лице у него, всегда таком печальном, сияла счастливая улыбка… Мы узнали, что Жанна поведала ему некую тайну, известную одному лишь Богу. И тут мой родственник Латремуай сказал, что она наверняка знала про молитву, которую король воздал Господу в Лошской часовне вечером 1 ноября 1428 года, в День всех святых. Все присутствующие были поражены до глубины души. Однако, когда мы оправились от первого потрясения, никто из нас, в том числе и сам сир Карл, в это не поверил. Не мудрствуя лукаво, он отправил Жанну в Пуатье, к тамошним богословам, ибо у него вдруг возникли подозрения, что она еретичка и колдунья, а меня назначил к ней в сопровождающие.
В то время я еще плохо знал Жанну и порой даже посмеивался над нею исподтишка вместе с ее хулителями. Когда же я оказался рядом с Девой, душа моя вдруг обрела покой, я ощутил себя на верху блаженства и стал молиться, чтобы ей всегда сопутствовала удача.
Я был на допросе в Пуатье. Декан богословского факультета Сеген, прибывший из Парижа отец Ломбар, каноник Лемэтр, брат Туремур, мэтр Маделон и многие другие священники, чьи имена я уже позабыл, долго расспрашивали Жанну, да все с подвохами, пытаясь сбить с толку. А лотарингская пастушка ответствовала им с достоинством, терпеливо и убедительно! Она говорила, точно Ангел небесный, и неустанно повторяла старцам в рясах: «Господь сжалился над французами и послал меня». А те возражали ей: «Коли Господь возжелал избавить народ наш от неисчислимых бед, зачем ему воины?» Но Жанна стояла на своем: «Воины будут сражаться от имени Господа, и Он дарует им победу». Когда председательствующий Сеген спросил: «Веришь ли ты в Бога?», Жанна сказала: «Больше, чем вы сами». Когда он пожелал узнать, на каком языке говорят «ее голоса», она ответила: «На правильном, не то, что вы». Ведь председательствующий говорил с сильным лимузенским акцентом!
Потом Жанна предрекла четыре события, которые должны были свершиться одно за другим: освобождение Орлеана, коронование Карла в Реймсе, сдача Парижа королю и избавление герцога Орлеанского из английского плена… Меня поразили ее ум, уверенность и решительность. Я вдруг поверил в высокое предназначение Жанны и стал смотреть на нее и впрямь как на Деву, ниспосланную нам самим небом. А меня назначили сопровождать ее и охранять — ну как тут было…
— Не возгордиться — ведь так, монсеньор?
— Нет, святой брат, — не почувствовать себя счастливым. Мне захотелось завоевать дружбу Девы, служить ей и, любя ее, возвыситься. Я поверил в Жанну — смиренно и беззаветно…
По возвращении в Шинон был созван королевский совет. Я выступил в защиту Жанны, и меня поддержала королева Иоланда. В конце концов, учитывая бедственное положение страны и, в частности, Орлеана, король решил прибегнуть к помощи, которую предлагала Жанна. А тем временем, покуда мастер Жемон Рагье ковал для Девы доспехи, я отправился по городам и весям собирать войско. А тем временем Жанна готовилась к походу — училась владеть копьем и мечом. Мало-помалу ее горячность передалась рыцарям и их вассалам. И вот 28 апреля, развернув штандарты и грянув «Veni Creator…»[16], мы выступили в поход…
Мастер Фома:
— Монсеньор Жиль возвеличился уже с первых дней войны. По сути, на нем лежало командование всеми королевскими войсками. Однако своим высоким положением он был обязан не столько личным талантам — они еще не успели проявиться, — сколько благорасположению, коим пользовался при дворе его родственник Жорж де Латремуай. Но об этом, кроме меня, мало кто знает. Жиль тайно обещал служить Латремуаю и поддерживать его своею властью и состоянием: «Не на живот, а на смерть за всех и против всех во имя милости и любви короля». По повелению Жиля я написал копию сего договора и дал клятву никому не открывать его содержание. Но нынче я уже могу нарушить эту клятву.
13
ОРЛЕАН
Вильгельм де Лажюмельер:
Лажюмельер на мгновение задумывается — перо повисает в воздухе. Один из огромных псов подходит, садится рядом и кладет морду Вильгельму на колено. В глазах животного проступает нечто человеческое. Собака чувствует — в душе хозяина что-то происходит, хотя не понимает, что именно, и чуть слышно скулит. Это породистый «сен-луисский» пес ровного серого окраса, с короткими ушами. Лажюмельер окунает перо в чернильницу. И пишет:
«Могу засвидетельствовать, что Жиль служил Жанне верой и правдой, хотя бродили слухи, будто он состоял в тайном сговоре с Латремуаем, на пастушку взирал свысока и был повинен в Кампьеньской измене[17]. На самом же деле, когда мы, бывало, о чем-то спорили, он стоял за Жанну горой. Это потом Жиль погряз в распутстве и безудержном бесчинстве, а на службе у Девы, он, не скупясь, тратился на содержание и довольствие многочисленного войска, которое пополнялось с каждым днем. Я не лез к нему в душу, однако могу подтвердить со всей ответственностью, что рядом с нею он жил так, как ему велело сердце, — их связывало настоящее товарищество по оружию. Многие командиры, особенно знатного происхождения, были настроены по отношению к Жанне весьма холодно, если не сказать враждебно. А Жиль, когда того требовали обстоятельства, с готовностью выполнял все ее приказы и советы.
Едва прибыв в Блуа, мы начали спорить о том, как быстрее помочь Орлеану. Жанне надоели в конце концов наши пустые препирательства, и она отправилась туда с обозом продовольствия под небольшой охраной. Жиль поспешил за ней. Оценив положение в городе, Жанна поняла, что надо делать, и отправила Жиля вместе с Лаиром в Блуа с поручением стянуть к Орлеану главные наши силы. Поручение показалось нам не из легких: споры наши все не утихали, и каждый командир настаивал на том, что действовать надо непременно и только по его плану, учитывая прежде всего его доводы. Но сказал свое слово Жиль — и споры тут же утихли.
Вскоре, помнится, случилось одно невероятное событие — оно доказало, что Жанна и впрямь обладала даром творить чудеса, и дар сей был, несомненно, от Бога. Когда наши передовые части попытались было переправиться через Луару, оказалось, что вода в реке стоит очень низко, и лодкам по ней не пройти. И вдруг, после того как Жанна воздала Небу молитвы, вода поднялась; паруса наполнились ветром, и мы благополучно переправились на другой берег, и даже быстрее, чем ожидали. Услыхав про это, воины, ожидавшие в Блуа приказа о выдвижении, в один голос воскликнули: „Да здравствует чудо!“ — и тронулись следом за нами.
Потом были и другие чудеса. С прибытием Жанны жители Орлеана воспряли духом: ибо за долгие месяцы осады, во время которой англичане обложили город, возведя вокруг него шестнадцать фортов, они
