Операция выбор Ы!

Андрюхой.

— С тебя пиво, с меня — рыба, — сообщил я ему по телефону.

— Завтра в пять приеду. Нормально? — Андрюха обрадовался приглашению.

— Годится. Люся завтра во вторую смену. До девяти вечера. Посидим сами, побалдеем.

— Какого пива взять?

— Разного. Но, много не бери, так, для вкуса. Я его вообще пью только под настроение.

— Значит, в пять?

— Ага, в пять. Жду.

— Посидим завтра с Андрюхой, поболтаем… Решим, как дальше жить… Я тебя с работы заберу, не волнуйся, — сообщил я Люсе, которая расправлялась с солеными ставридками и, только кивнула утвердительно головой. На ее тарелке быстро росла гора рыбьих скелетов и голов, которыми она периодически подкармливала собак, замерших возле стола с заискивающими мордами, пасти полные слюны, печальные глаза ленивых домашних животных, привыкших попрошайничать.

— Хорошо засолили, — я чистил рыбу от внутренностей и костей, раскладывал ее на куске хлеба с маслом, ел и запивал сладким чаем.

— Вкусно, — согласилась Люся. Собаки были с ней полностью согласны.

— Знаешь, хочется, иногда, все бросить… Уехать куда-нибудь в глушь, чтоб ни телевизора ни телефона. Кур разводить, индюков всяких. За грибами ходить, камин, библиотека, сад, бассейн во дворе соорудить, воздух чистый… Собакам раздолье.

— Все это хорошо, если есть возможность в город вернуться, когда надоест. А это быстро надоест. Нам все быстро надоедает. А собакам — главное, чтобы кормили. И спать на теплой кровати.

— Да, — приходилось признать Люсину правоту, — это все мечты. Типа заграницы. Не набегаешься от себя, надо жить там, где живешь. Но, надо что-то менять. Может, в депутаты пролезть? Надоело быть наблюдателем, все дербанят, всё дербанят, скоро и нечего будет уже, начнется передел… Ха! Начнется! Он уже начался, посмотри телевизор — революция это и есть экспроприация экспроприаторов, тот же самый дербан дербанщиков. Одних убирают, чтобы самим открыто воровать, опираясь на закон, Конституцию, армию и милицию. Блин, достало все. Ты же понимаешь, что это не революция, а бандитский переворот — одни паханы сменяют других?

— Понимаю, — вздохнула Люся.

— И я понимаю. Я боюсь, что все понимают. А если понимают все, значит, они согласны с положением вещей. И, просто, новый пахан им больше обещает — крутые наколки, возможность безнаказанно воровать и насиловать. Это тоже временно. Придет новый хозяин, все заберет, одних посадит, других опустит — и так всегда… Из поколения в поколение… Но, мы же не вечные, чтобы ждать светлых времен. Может, надо пристроиться к кому-нибудь, чтобы не думать каждый день о хлебе…

Я разволновался, закурил, мирный разговор за столом перерос в мой злобный монолог, трудно было остановиться, меня несло, плескалось в голове бурное море, поднимая осевшие, погребенные обиды, как облако ила, вызванное неловким движением ласт, фонарь гаснет, паника, где поверхность, трудно трезво мыслить, тело судорожно дергается, поднимая новые и новые клубы мелких частиц, спасите наши души…

— Пристроиться можно, — спокойно произнесла Люся, — а как потом со всем этим жить? Не думаю, что ты сможешь…

Я захлопал глазами, словно вышел из темной комнаты на свет, ничего не видно, но паника пропала, злость улетучилась, осталось только чувство незавершенности, беспомощности и растерянности.

— Пойду собак выгуляю, — это единственное, что я смог выдавить из себя.

«Я придумаю, придумаю, всегда что-то придумывал, и сейчас придумаю, прорвусь, всегда прорывался…» — думал я, прогуливаясь вдоль дороги возле дома, привязанный поводком к собаке, пустой от отсутствия свежих идей. Все очень застоялось в моем мире, я стал слабым от сытости, размеренности и постоянства. Нелепые местечковые перевороты оказались способны нарушить гармонию моего существования, это плохо, очень плохо, тело ослабло, зубы сточились, я плыву туда, куда несет поток, щепка я, вертит меня, мокрую щепку, грязная вода. Страшно — ничего я не контролирую, даже не успеваю рассмотреть проносящийся мимо берег, вижу только серые пузыри, которые зарождаются и лопаются перед моими глазами, они и являются картинкой, иллюстрирующей мою вселенную, эти глупые грязные пузыри. Иногда, промелькнет, вдруг, клочок голубого неба, когда река переворачивает меня на спину, играючи. Миг — и брызги воды слепят глаза, заливает уши — и я забываю, что есть там, вверху, красивое, малопонятное и бесполезно прекрасное. Забываю, ежеминутно занятый притиранием красных глаз, отплевываясь, и барахтаясь, трясу головой, оглохнув.

«Придумаю, придумаю» — шептал я как заклинание, провожая взглядом проносящиеся мимо меня машины. «Придумаю и сделаю».

Андрюха привез кулек, набитый множеством бутылок с пивом — чешским, немецким, темным, светлым, пшеничным…

— Обалдел, совсем, — удивился я, — просил же, «не много».

— Ты сказал — разного, — оправдывался Андрюха, — а «разного» и «не много» — понятия не совместимые…

— Ладно, попробуем все. Понемногу. Открывай. Давай, сначала вот это… Я и бутылку такую не видел.

— Магазины завалены любым, каким хочешь… Просто, ты внимания не обращал. Ты же не дружишь с пивом.

— Все, давай усаживаться. Хватит трепаться, — я достал красивые кружки с крышками в виде кабаньих голов и поставил на стол блюдо со ставридкой.

— Сам солил, говоришь? — Андрюха оторвал голову первой рыбке и отправил ее в рот.

— Сам. Нравится?

— Ммммм. Супер. Без всяких специй?

— Только соль.

— Отлично. Не думал, что зимой она такая жирная. Долго солилась?

— Два дня, — я наполнил бокалы черным пивом.

— Супер. И пиво интересное. Но, я темное не очень люблю…

— А мне нравится.

Мы замолчали, на время, наслаждаясь напитком и рыбой, мягкой, свежей и нежной.

— Знаешь, Андрюха, — я достал сигарету и закурил, — не спал вчера всю ночь… Вечером передача была по телеку — «Операция выбор „Ы“» называется…

— Как называется?

— «Операция выбор „Ы“», операция «Ы», понимаешь?

— Почему «Ы»?

Я засмеялся.

— Кино забыл? «Чтоб ни кто не догадался…» Тема такая, что выборы — это операция, которая направлена на то, чтобы задурить людям голову. Чтобы ни кто не догадался, что им суют под видом обещаний. Выбора то, на самом деле, нет… Ни какого… Хрен редьки не слаще… Что красные, что белые.

— Да-а, не смешно, — Андрюха почесал затылок и приложился к бокалу.

— Не смешно. Но как это верно, Ватсон! И, что самое интересное, передача наша, местная. И рожи там наши, местные, знакомые до боли. Рассуждают что-то, трындят… Понимаешь, к чему веду?

— Нет, честно говоря.

— Я эти рожи, как и ты, с детства видел. С некоторыми в песочнице играл. Теперь они там — а мы здесь. Они говорят, а мы — слушаем. Фирштейн? — в возбуждении я встал со стула и начал расхаживать по кухне.

— Ну и…

— А почему не мы там? Почему не нас показывают по телевизору? Ты задумывался?