смотреть и записывать, каждый день новый сюжет, я сам стал новостью. Постепенно, это перестало меня удивлять. Забылось быстро, зачем мы здесь, на этой площади, что происходит, кто этим командует и когда закончится. Главное — новый сюжет, картинка, блиц-интервью, статья в газете, новости, новости, новости. День без эфира — странный день, пустой и бесполезный. Какие-то бодрые молодые ребята тоже хотели содрогаться от собственных лиц на экране, сбились в десятки и сотни, почти организация, скандировали, жонглировали знаменами — План начал действовать, оживляемый моей бессонницей и деньгами Шефа. Дом, Андрюха, стройки отодвинулись в другой спокойный мир, куда я с удивлением, иногда, заглядывал, сбрасывал груды фактов и эмоций, сумбурных и требующих разъяснений, звонил взволнованный отец, Люся странно на меня смотрела, а я рвал связки на трибунах, самозабвенно погружаясь в новое для меня информационное пространство. Все, что будет потом — это потом. А сегодня необходимо высказать в микрофон мнение народа, написанное Кравченко, отредактированное Галиной Николаевной, утвержденное Шефом и изображенное Моней на ватманском листе с помощью маркера.
Мы обедали в этом кафе, потому, что недорого, приличная кухня и две минуты от избирательного штаба, если идти прогулочным шагом. Уже к двенадцати часам дня большой зал был забит посетителями, официанты вальсировали между столами, накурено и деловито. Сюда приходят не отдыхать, а принимать необходимые для жизнедеятельности организма химические элементы и соединения. Мы с Моней пробился к угловому столику, уселись на жесткие стулья и заказали стандартный обед.
— Как ты думаешь, меня оставят на выборах работать? — Моня боролся с нервным тиком. Из-за этой борьбы его лицо выглядело зловеще.
— Я не знаю. Моя судьба тоже не решена, все очень неоднозначно, — мне лень было в тысячный раз обсуждать тему возможных перспектив моей и мониной работы на выборах.
— Тебе легче… У тебя бизнес есть. Захотел — ушел к себе
— Ага, мне же деньги на дом приносят, — съязвил я, — по телефонному звонку, по первому требованию. Чемоданами… Сейчас Андрюха приедет… Ты ему это скажи, он посмеется.
— Если с тобой Шеф будет беседовать, про меня не забудь. Если меня выкинут, я пропал… Перспектив никаких.
— Не забуду.
— Точно? Не пиздишь?
— Знаешь, Моня, не наседай. Сказал один раз — сделаю. Чего ты меня проверяешь постоянно…
— В наше время нельзя ни кому верить…
— Так чего ты ко мне прицепился, недоверчивый такой? — я начинал злиться.
— А тебе верю.
— Аааа. Спасибо…
Намечающуюся напряженность снял Андрюха, завалившись в кафе с огромным черным чемоданом, набитым документами, сметами и проектами. «Для денег» — говорил Андрюха, объясняя его размеры. Ему верили и с уважением косились на чемодан. Моня завистливо кинул взгляд на черное чудовище — он всерьез думал, что там пачки денег.
— Шалом Алейхем, — поприветствовал я Андрюху.
— Шалом, черные братья, — Андрюха сел за стул рядом с Моней, — заказали мне что-нибудь?
— Как и себе. Суп, люля-кебаб и «Цезарь».
— Отлично. Голодный как собака.
Моня не ответил на приветствие и сидел, с ужасом глядя на нас.
— Вы что,
— Моня, с твоей фамилией, лучше эту тему не затрагивать, — Андрюха пытался пристроить свой чемодан под столом, нагнулся и, голос его звучал сдавлено.
— Моня, а ты заешь, кто самый ярый борец с мировым сионизмом? — я, вдруг, развеселился.
Моня растерянно молчал.
— Евреи, живущие в бывшем Союзе. — ответил я на свой вопрос и, начал вещать голосом профессора, читающего лекцию, — Главные признаки советского еврея — яростные нападки на иудеев, обличение жидо-массонского заговора и тэдэ. Моня, расслабься, КГБ за тобой не следит. Слишком мелкая фигура. Да, и кэгэбэ никакого уже нет…
Андрюха откровенно хохотал, забыв о еде.
— Да и вообще, если тебя зовут Михаил Аркадьевич Тульский, а родители иммигрировали в Израиль, надо смириться и ходить в синагогу, а не бить себя пяткой в грудь на черносотенных собраниях.
— На каких собраниях? — не понял Моня.
— О, как все запущенно, — искренне удивился я, — с такими печальными глазами надо знать, что такое «Черная сотня». Ты когда последний раз книгу читал? Не партийный буклет, а книгу, купленную в магазине?
— Ну эту,
—
— Хэмингуэя я читал… «Старик и море»…
Я подавился салатом «Цезарь». Если в разговоре со взрослым человеком после имени Эрнеста Хэмингуэя тот лепетал про старика и про море, я понимал, что он остался в 9-ом классе общеобразовательной школы навечно, похоронив весь огромный и загадочный мир под пыльными «Хрестоматиями».
— Моня, ты «Старик и море» не читал, а
— О, Квакин голодный чешет, аж спотыкается! — объявил Андрюха.
Через зал к нам приближался Саня в черных непроницаемых очках, кожаной черной куртке и тинэйджеровских джинсах цвета хаки.
— Хэви мэтал, нарики! Все жрете? Не нажретесь никак, — на его упитанном лице искрилась вечная беззаботная улыбка.
— А ты сюда проповедовать вегетарианство пришел? — поинтересовался Андрюха, — диетолог, бляха-муха. Скоро джинсы лопнут на жопе.
— Кто бы говорил, — не растерялся Квакин, — картина «Три толстяка».
— Особенно Серый, — засмеялся Андрюха, — глиста в обмороке…
— Не мешайте обедать, придурки, — беззлобно огрызнулся я, — садись, Саня, не маячь…
— Чем питаемся сегодня? — Квакин заглянул каждому в тарелку.
— Не труси мне своих микробов, — нахмурился Моня. Он был чистюлей, до отвращения.
— Моня, тебя убьют не микробы, а инсульт, — сообщил Квакин, — не надо так всего бояться, нервные клетки не восстанавливаются. Да, Серега, тебе Вовка Рыжий привет передавал. Помнишь его?
— Конечно, спасибо.
— Он той фотографией, которую ты на катере сделал, до сих пор хвастается. В рамку вставил. Классно получилось. Мы вчера шашлык вечером с ним ели — он тебя вспоминал. Говорит — ты наш пацан, хоть и не дайвер.
— Рыбак рыбака… — я был польщен. Рыжий был человек из другого мира, не связанный с моими заработками и политикой. Я помнил о нем, он помнил обо мне. Ни какой финансовой заинтересованности — только приязнь двух рыболовов. Это как аромат дорогой сигары, эфемерно и прекрасно.
— Да, новости слышали? — спохватился Квакин, — про штаб.
— Какие новости? — беспокойное лицо Мони зашлось в нервном тике.
— Почему ты всегда новости первым узнаешь? — усмехнулся я, — может, ты их сам выдумываешь?
— Слушайте… Партия делится на две части. Одна остается на прежнем месте, а вторая, с Шефом во главе, с новым названием (Украинская Умеренно-прогрессивная партия), завтра переезжает в офис, тут, недалеко сняли…
