— Что, бляди, не ждали? — хрипловатый, бархатный женский голос.
Я вздрогнул. Сидя спиной к двери я не мог видеть, кто вошел в комнату.
— Инка! Дура! Народ пугаешь! — облегченно зашевелились гости, доставая из-под столов бутылки.
Я обернулся и понял, что пропал. Я буду пить водку, шампанское, шампанское с водкой, пиво и все что есть… Пусть она меня попросит, я буду!
— Всем привет! А этого мальчика я не знаю… Юра, это тот самый Сережа, твой военный друг? — произнесла Инна, глядя мне в глаза, откровенно, видя мое падение, смакуя его, разглядывая изуродованный ударом о землю труп, — подвиньтесь. Я сяду рядом с Сережей. Ты не против?
Она села рядом, взрослая, девочка, ледяная, игривая, красивая, грубая, требовательная, слабая и родная… Мне стало жарко, больно и страшно. Это была она. Я понял. Все, что я знал о женщинах, все, что я о них намечтал, все, что я и подумать не мог…
— Сережа, давай выпьем… Они все дураки… Ты симпатичный, — шепот на ухо. Щекотно, я полюбил свое имя, Сережа, говори, Инна, не убирай губы…
Она учила меня пить водку. Рюмками. Стаканами. Из горлышка. С пивом. Она целовала меня влажными губами в пьяные глаза, увела меня во двор, на скамейку под дерево, порвала на мне рубашку, целовала до обморока, кусала мои губы, шею, рыжая Ирка нам мешала, звала к столу, пришел Васька Сидоров, предложил идти воевать, мыс ним вдвоем ушли на дискотеку за подвигами, дрались с латышами, нам здорово накостылял под песни CC Catch и, мы вернулись на праздник, в крови, обнимаясь, предложили нанести ответный удар по врагу, но нас усадили за стол, Инка лечила мои раны, просила больше не пить, но меня несло, я был на вершине мира…
Проснулся я в старом рейсовом автобусе. Вероятно, меня посадили в него Юркины друзья. Но, как и когда? За окном шел мелкий дождь, солнце выглядывало из-за горизонта… «Сейчас вечер» — понял я. «Уже завтра» — это была вторая мысль. Голова болела страшно, волнообразными приступами, тело затекло в неудобном кресле. Жутко хотелось в туалет. Я вышел на первой станции, попросив водителя дождаться моего возвращения. Он дико на меня посмотрел, но промолчал.
«Видимо, у меня ужасный вид» — подумал я. Это было мое первое похмелье, сегодня мир был явно не предназначен для жизни, а я сам себе казался падшим чудовищем.
В поисках туалета я пересек станционную площадь, на меня все оглядывались, недоброжелательно, показывали пальцами, хмурились… «Да что такое!» — в голове кислыми волнами перекатывалось возмущение — ну помятый русский парень, ну синяки после дискотеки, великое дело!
Зайдя в туалет, первым делом посмотрел в зеркало. И обмер… Меня поразили не кровоподтеки на лице, не порванная рубашка в коричневых пятнах, а чужая джинсовая куртка, увешанная медалями времен Великой Отечественной Войны! «За взятие Берлина», «За отвагу» и еще десяток золотистых кружочков. Посреди враждебной перестроечной Латвии, перед самым развалом Союза, с мутными глазами стоял курсант Высшего военно-политического училища, увешанный ненавистными, для местных жителей, наградами, вспоминал сегодняшнее число, и свое имя… СЕРЕЖА…
Я в сотый раз перебирал бумаги, пытаясь найти зацепку, намек, потерянные координаты… Ничего… Куда делись сотни писем от Инки? Я писал ей два года. Я любил ее, не увидев больше ни разу. Эта иссушающая, неудовлетворенная любовь мешала мне в общении с женщинами. Они мне были безразличны долгие, долгие два года. Сладкие и ужасные времена… Потом все утихло. Но, когда мне в руки попадали старые училищные фотографии, я вспоминал не караулы, марш-броски и стрельбы, а шепот, щекочущий ухо — Сережа…
Пора обратиться к доктору Г.!
Горе мое. Пыль земная, пусти меня.
Небеса голубые, бездонные, смилуйтесь…
… радость моя. Одиноких костры согреют.
Поделиться при встрече ладонями, бронями…
Калинов Мост 
Утро было тяжелое. По ощущениям его можно было бы назвать похмельным, но я не пил лет шесть, а голова гудела, глаза не желали открываться, накатывали приступы тахикардии и, хотелось продолжить день, не вставая с кровати. Я нащупал телефон, соединился с Андрюхой и сообщил, что я сегодня не боец, фирма может прожить сутки без меня, что я умер, меня нет, машина не заводится, ключи от квартиры потерял и не могу выйти, если что, звоните.
Не пора ли к доктору Г.?!
С чудесным доктором Г. судьба меня свела лет семь назад. Я в то время был совершенно раздавлен тяжелой депрессией, разводом, переездом в чужой город, безденежьем, последствиями алкоголизма и еще массой внешних и внутренних факторов, не позволяющим мне даже выйти на улицу. Я лежал, и силы покидали меня. Это уже были не только душевные муки, это был полный разлад организма, не позволяющий совершать элементарные действия. Хуже всего, я не мог понять причин, считал себя неизлечимым и только мой единственный в то время друг — моя жена Аллуся (Я называю ее Люся), держала мой скорбный дух на этой стороне. Плача, я мечтал, что откроется дверь и войдет светило науки, скажет, что лечение стоит 5 000 долларов, продлится месяц, и я забуду все как страшный сон. Но врачи пожимали плечами, говорили, чтобы не выдумывал, принимал витамины и бегал трусцой. «Скорая», узнав надоевший адрес, отказывалась ехать на вызов. Я отчаялся.
Не помню, кто посоветовал нам обратится к доктору Г. - психиатру, невропатологу, психоаналитику, психоневрологу и много еще всяких «психо» и «невро». Я молча согласился и, сжав зубы, на такси (я еще боялся открытых пространств!), поехал сдаваться в отделение к доктору. В помещении отделения (на территории психушки!) я не обнаружил ни решеток на окнах, ни дюжих санитаров, ни скорбных душой… Евроремонт, тапочки на входе, ковры и улыбчивые симпатичные сестры с размером груди не менее третьего. Настроение мое приподнялось. Доктор Г — щуплый тридцатипятилетний, похожий на провинившегося подростка, сообщил мне, что случай мой не трудный, давно известный науке, поддающийся лечению, схема отработана, стоит тридцать долларов с медикаментами и длится три недели. Я решил, что он меня не понял, горячо объяснил ему всю сложность ситуации, красочно обрисовал страшные симптомы, изображал посещавшие меня судороги и всячески пытался выделиться из общего строя нервно больных. Доктор печально улыбался, кивал головой, часто моргал левым глазом (тик), вызвал грудастую сестру и отправил меня оплачивать лечение и получать таблетки. Следуя за сестрой, я почувствовал эрекцию и уверенность в успехе. Лечение проходило амбулаторно, заключалось в приеме транквилизаторов, антидепрессантов, аутотренинге и легком гипнозе. Через неделю я почувствовал, что хочу на море, хочу шашлык, хочу устать на работе, хочу денег, новые туфли, пора побриться, сходить к стоматологу; и где мои друзья, и где я был, появились новые машины, вышли новые книги, скоро лето, жизнь, ёб твою мать, продолжается!
Незаметно, год за годом, я привыкал с своим страхам, научился передвигаться и ориентироваться в пространстве, делал первые шаги, вокруг меня соткались люди, из ничего, из минутных знакомств, появился
