лучше, что тут у вас происходит?
— А ты кто такой? — обернулся к нему матрос.
— Мы депутаты Учредительного собрания, — вмешался, улыбаясь своей белозубой улыбкой, Шариф. — Только что с поезда…
— Ах, депута-аты, — насмешливо протянул матрос. — Опоздали, господа хорошие!
— Да, мы опоздали к открытию, — сказал Мулланур. — Но все же…
— Не к открытию, а вообще опоздали. Совсем. Ясно? Нет больше вашего Учредительного собрания. Было, да сплыло… Тю-тю. Амба!
— Что за глупые шутки! — возмутился Мулланур.
— К сожалению, гражданин депутат, это не шутка, а грустная истина, — обернулся к Муллануру высокий, худой господин в тяжелой шубе с бобровым воротником и в такой же бобровой шапке. Он неторопливо расстегнул шубу, достал ослепительно белый носовой платок и, сняв очки в тонкой золотой оправе, стал медленно протирать стекла, запотевшие от мороза. Или от слез? Да, пожалуй, от слез.
— Учредительное собрание, открытия которого с надеждой ждала вся Россия, разогнано! — с рыданием в голосе торжественно объявил он.
— Какая чушь! — воскликнул Шариф.
— Как разогнано? Кем? — перебил его Мулланур.
— Большевиками.
Сразу стало так тихо, что у Мулланура даже зазвенело в ушах. Впрочем, может быть, это ему показалось…
Смысл сказанного не сразу дошел до его сознания. Но вскоре шоковое состояние прошло, и мысль заработала с прежней четкостью. Вот оно, значит, как обернулось дело! Ну что ж, в конце концов этого надо было ожидать. Страна необъятная, сколько в России еще глухих, темных мест. Многие простые люди только-только пробудились от вековой спячки. Политического опыта у них никакого. Выборы в Учредительное собрание проходили в тревожной, неспокойной обстановке. Немудрено, что среди депутатов оказалось множество краснобаев, либеральных болтунов, единственным политическим капиталом которых было традиционное адвокатское красноречие. Немало, вероятно, проникло туда и представителей правых партий, скажем кадетов.
Мулланур и раньше отдавал себе отчет в том, что Учредительное собрание вряд ли будет проходить гладко. Он прекрасно понимал, что всем настоящим революционерам, пекущимся об интересах простого, трудящегося народа, предстоит тяжелая, упорная борьба с представителями правых партий и их приспешниками. Но он все-таки не сомневался, что дело народа победит. Правые поговорят, погалдят да и отступят: выпуждены будут признать, что самой надежной и твердой силой в стране, последовательно отстаивающей интересы рабочих и крестьян, являются большевики.
— Разогнали, говорите? — медленно проговорил он. — Что ж, стало быть, поделом.
— Туда ему и дорога! — беспечно улыбнулся Шариф.
— Верно говоришь, братишка! Туда ему и дорога! — поддержал Шарифа матрос.
Увлеченный разговором, он невольно ослабил свою железную хватку, и человек, схваченный его мощной короткопалой рукой, снова оживился.
— Господа! — завизжал он. — Да неужто вы сразу не поняли, кто это такие? Ведь это же большевистские прихвостни! Или на худой конец левые эсеры! Все они одной миррой мазаны! Одного поля ягоды…
— Что ты сказал? Ну-ка повтори, что ты сказал! — снова обернулся к нему матрос.
— Ну, ну, полегче! — Два дюжих молодца зажали матроса в клещи и стали медленно оттеснять от оратора. Но на помощь матросу уже протискивался сквозь толпу солдат-пехотинец в шинели и серой смушковой папахе.
Стало ясно, что теперь уж драки не миновать. Воспользовавшись суматохой, оратор, кричавший про бандитов-большевиков, улизнул. Ушел и высокий господин в шубе, сообщивший Муллануру о разгоне Учредительного собрания.
— Пойдем-ка, брат, отсюда и мы, — сказал Мулланур Шарифу. — Я думаю, у нас сейчас найдутся дела поважнее уличной потасовки.
— Куда же мы? В Таврический дворец? — спросил Шариф.
— Да нет, если это правда, что Учредительное собрание разогнано, в Таврическом нам делать нечего. Я думаю, в Смольный…
Мулланур хорошо знал это изящное здание, построенное Кваренги. В бытность свою студентом он часто им любовался, как, впрочем, и другими изумительными творениями зодчих Петрограда.
Но нынче Смольный выглядел не так, как в те далекие мирные времена.
Решетчатые ворота распахнуты настежь, напротив них дежурил броневик. Вокруг здания нагромождены штабеля дров, — очевидно, предполагалось, что в случае вооруженного нападения они будут служить укрытием. Снизу, у колоннады, темнели стволы двух шестидюймовых орудий. Тут же разместилось несколько пулеметных расчетов.
Часовой с красной повязкой на рукаве преградил им путь:
— Пропуск!
Он долго разглядывал их депутатские мандаты, медленно шевеля губами, словно читал по складам. Наконец церемония проверки была закончена, винтовка, преграждающая вход, отведена в сторону, приклад тяжело клацнул о каменный пол.
— Проходите!
Трудно было даже вообразить, что совсем недавно по этим длинным гулким коридорам важно плыли классные дамы и робко приседали в почтительных книксенах чинные смолянки — воспитанницы Института благородных девпц.
Рябило в глазах от серых солдатских шинелей, черных матросских бушлатов, перепоясапных пулеметными лентами, красных нарукавных повязок. Из комнат доносился треск «ундервудов». Плотное облако сизого махорочного дыма висело в воздухе.
Потолкавшись в коридорах Смольного, Мулланур и Шариф вскоре увидели, что впечатление хаоса и беспорядка было обманчиво. В этой вроде бы беспорядочной сутолоке царила жесткая и строгая система. Приглядевшись, можно было увидеть, что все эти люди не просто суетятся без толку, а уверенно спешат куда-то по своим, хорошо им известным и, как видно, неотложным долам. Праздных зевак здесь не было. Лица выражали озабоченность и целеустремленность.
Казалось, только опп двое в этом людском потоке растерянно плывут наугад, не зная, к какому берегу им надо причалить.
— Стой! Погоди! — окликнул Мулланура Шариф. — Так ведь и заблудиться недолго. Давай спросим у кого-нибудь… Хотя что спрашивать-то? Мы ведь даже толком не знаем, что нам нужно…
— Нам нужно найти Ленина, — сказал Мулланур.
— Скажешь тоже… — засмеялся Шариф. — Других забот у него нету, как с нами разговаривать.
Он подумал было, что его друг шутит. Но Мулланур и не думал шутить. Еще там, на вокзальной площади, предложив идти прямо в Смольный, он принял твердое решение во что бы то ни стало встретиться с Лениным. В Смольном это его решение, правда, слегка поколебалось: он вдруг на миг ощутил себя крохотной песчинкой в стремительном вихре. Но беспомощное лицо Шарифа, его растерянность вернули ему прежнюю уверенность в безусловной правильности принятого решения.
— Пошли, пошли, — дружески подтолкнул он Шарифа, словно и впрямь знал, куда идти.
— Может, сперва поедим чего-нибудь? — робко предложил Шариф. — Со вчерашнего вечера ведь во рту и маковой росники не было…
У него было такое жалкое, страдальческое лицо, что Мулланур невольно расхохотался. Однако Шариф был прав: Мулланур вдруг и сам ощутил волчий аппетит.
— Ладно, — сказал он. — Будь по-твоему. На сытый желудок и голова лучше работает… Эй, братишка! — окликнул он пробегавшего мимо матроса. — Где тут у вас поесть можно?
Матрос на бегу махнул рукой в сторону лестницы, ведущей куда-то вниз. Мулланур с Шарифом спустились по ней и очутились в помещении, где раньше, судя по всему, размещался обслуживающий
