В тот же вечер Мулланур связался по прямому проводу с Шейнкманом и высказался за немедленную ликвидацию Харби шуро.
— События толкают и нас к такому решению, — ответил Шейнкман. — Однако последнее слово, я считаю, тут должно быть не за Казанским Совдепом, а за Центральным комиссариатом по делам мусульман.
В ту же ночь Мулланур сел писать декрет о ликвидации Харби шуро.
«Всероссийское военное бюро и связанные с ним организации и окружные комитеты и всякие другие военные организации, под каким бы наименованием они ни значились, настоящим упраздняются.
Все дела, документы, имущества, капиталы передаются в распоряжение местных мусульманских советских комиссариатов, кои ответственны перед Комиссариатом по делам мусульман внутренней России при Народном комиссариате по делам национальностей.
Лица, виновные в расхищении имущества во время ликвидации означенных комитетов, будут преданы суду революционного трибунала.
Всякие самочинные организации, являющие попытку вырвать власть из рук мусульманских комиссариатов при совете, объявляются контрреволюционными и подлежат немедленной ликвидации».
Утром собрался комиссариат, и декрет, написанный Муллануром, был принят без единой поправки.
Глава IV
Казань встретила Абдуллу резким, колючим ветром и запахом гари.
Заглянув в бумажку, врученную ему перед отъездом в комиссариате, Абдулла двинулся по указанному в ней адресу. Но не успел он сделать и десяти шагов, как в глаза ему бросились густые клубы черного дыма.
«Вот откуда гарью-то тянет», — подумал Абдулла. И тотчас же до него донеслись истошные женские воплн:
— Пожар!
— Помогите, люди добрые!
— Гори-им!
Абдулла мгновенно кинулся на зов. Сказался многолетний опыт: как-никак он ведь столько лет был дворником. Пожар — это было по его части.
Горела небольшая деревянная пристройка во дворе, примыкающая к невысокому двухэтажному кирпичному дому. Одна стена флигеля уже завалилась. Языки пламени лизали кровлю.
Рядом с горящим зданием стояла обезумевшая старуха татарка. В отчаянии она рвала на себе волосы и кричала во весь голос:
— О, иптешлер! Люди добрые! Помогите! О, аллах!
Увидав Абдуллу, она упала перед ним на колени:
— Внуки! Там!.. Мой Гумер! Моя Гюльниса! Спаси их, добрый человек! Век буду за тебя аллаха молить!
Размышлять да расспрашивать было некогда, надо было действовать. Напрямую через огонь было не пробиться: вот-вот рухнут стропила и тогда уж все будет кончено. Никого он не спасет, только сам погибнет.
Абдулла решил попытаться проникнуть в дом с другой стороны: там вроде пламя было потише. Увидав небольшое слуховое окошко, из которого вали я густой черный дым, он здоровой рукой ухватился за раму, подтянулся и с трудом протиснулся внутрь. Удушливый дым сразу забил ему нос, рот, глаза.
За свою долгую жизнь Абдулла всего навидался. Случалось ему принимать участие и в тушении пожаров. Он знал, что дети в таких случаях чаще всего гибнут не от ожогов. Испугавшись огня, они забиваются куда-нибудь в уголок, под кровать, за шкаф, и там задыхаются от дыма.
— Дети! Где вы? Гумер! Гюльниса! — закричал он изо всех сил.
Ему показалось, что он слышит плач ребенка.
Стараясь не дышать, он пополз по полу, отбрасывая скамейки, табуретки и прочую рухлядь. Ага!.. Вот и кроватъ!.. Так и есть: детский плач слышен оттуда.
— Гумер! — изо всех сил закричал Абдулла. — Ты там один? А где Гюльниса?
— Это я, Гюльниса, — всхлипнул тоненький детский голосок. — Гумер тоже здесь, но он молчит.
— Не бойтесь! — крикнул Абдулла. — Не бойся, Гюльниса! Держись за меня!
Подняв девочку, он прижал ее к груди раненой рукой, которая могла уже довольно свободно двигаться, а здоровой — правой — потянул к себе мальчугана. Тот лежал не шевелясь.
«Неужто задохся?» — мелькнула мысль. Но раздумывать не было времени. Прижимая девочку к груди, он подхватил мальчонку под мышку и шагнул прямо в огонь.
Горячее дыхание пламени на миг опалило его. Но тут же он увидел спасительный проем окна, а там, за окном, благодатную белизну снега. Собрав последние силы, Абдулла с трудом взгромоздился на подоконник и, не выпуская из рук своей ноши, тяжело рухнул прямо в глубокий, рыхлый снег.
К нему подбежал невесть откуда появившийся мужчина. Следом семенила давешняя старуха, радостно причитая:
— Гюльниса! Гумер! Родные мои! Живы!
У Абдуллы кружилась голова. Хотелось пить. Опасаясь, как бы не потерять сознание, он лег прямо в сугроб и стал изо всей силы тереть лицо снегом…
Очнулся Абдулла уже не на снегу, а в доме. Вокруг вого хлопотали какие-то женщины. Они наперебой предлагали ему чай, благодарили, ахали, охали, причитали…
— Мальчонка жив? — спросил Абдулла, как только к нему вернулся дар речи.
— Живо-ой! — радостно откликнулся мужчина, видно тот самый, что кинулся к нему, когда он лежал на снегу. — Спасибо тебе, добрый человек! Кабы не ты, погибли бы мои детишки. Не видать бы мне их больше. Навек погас бы очаг моего дома… Пусть аллах воздаст тебе сторицей за твою доброту!
Погорельца звали Ильяс. Он, как и Абдулла, до революции служил дворником у богатых людей. После революции господа сбежали, а Ильяс остался без работы. Тогда он нанялся к богатому торговцу- татарину.
— Понятно, — сказал Абдулла. — Нынче, стало быть, когда пожар начался, ты на работе был?
— Какое там, — ответил Ильяс. — Мы уж, почитай, целую неделю не работаем.
— Так где же ты тогда прохлаждался-то? — удивился Абдулла. — Вот так штука! У человека дом горит, а он гуляет невесть где!
— Скажешь тоже, «невесть где»! — обиделся Ильяс. — Я не гулял, милый человек! Я в своем отряде находился.
— В каком еще отряде?
— В нашей образцовой железной дружине. Учение у нас было. Нас бомбы кидать учили.
— Так ты, стало быть, дружинник? — изумился Абдулла.
— У нас тут сейчас каждый мусульманин дружинник, — важно ответил Ильяс. — А ты, милый человек, разве не дружинник?
Однако, задав этот вопрос, он тут же стукнул себя кулаком по лбу.
— Прости, дорогой! Это я так, сдуру спросил. Не надо мне ничего про тебя знать. Не хочу слыть дурным человеком…
У татар не принято расспрашивать гостя, кто он такой, откуда и куда идет. Захочет — сам скажет. А не захочет, значит, так тому и быть.
— Почему же? Я скажу. Все тебе про себя расскажу, дорогой Ильяс. У меня никаких секретов нету, — отвечал Абдулла. — Нет, брат, я не дружинник. Я только что в Казань из Москвы приехал.
— Из Москвы? — удивился Ильяс. — Каким же ветром тебя занесло к нам, в нашу Забулачную?
