помогал мафии, хотя большинству привлеченных вменялись в вину только «преступные связи», так как не было никаких доказательств их прямого соучастия в преступлениях. Самый важный процесс начался 4 октября 1927 года в Термиие-Имересе. На скамье подсудимых оказались 154 человека, в том числе два священника и семь женщин. Обвинение вызвало более трехсот свидетелей. Муссолини считал, что суд слишком затянется. После того как он шел уже два месяца, дуче телеграфировал Мори, что ему следует придать суду «более быстрый, другими словами — более фашистский ритм», так как иначе он не закончится до 2000 года. Приговор был оглашен 10 января 1928 года после трехдневного судебного обсуждения.
Только восемь подсудимых были признаны невиновными. Семеро были приговорены к пожизненному заключению, другие — к разным срокам тюрьмы: от пяти до тридцати лет. Вероятно, суд над ними был беспристрастным, хотя правительственная «Джорнале д'Сицилиа» писала перед судом, что никто из адвокатов, которым выпала на долю мучительная обязанность защиты обвиняемых, не станет мешать славной работе национального правительства по освобождению Сицилии от преступности.
Муссолини был недоволен. Едва услышав о приговоре, он телеграфировал Мори, вновь требуя, чтобы будущие процессы проводились «в ритме, более соответствующем духу времени, другими словами, по- фашистски». Но следующий процесс над сицилийской мафией, на котором перед судом предстали 161 обвиняемый и 500 свидетелей, тянулся еще дольше: с августа 1928 до весны 1929 года.
Зарубежные поклонники Муссолини аплодировали его действиям против мафии. «Нью-Йорк тайме мэгэзин» писал, что мафия умерла, а новая Сицилия возродилась к жизни. Но Грэм оценивал результаты скромнее, так как обратил внимание на то, что главных мафиози не судили. 1 августа 1928 года он писал Остину Чемберлену, что Мори договорился с главарями мафии и отдал под суд «мелких негодяев» и многих людей, чья связь с мафией состояла лишь в том, что они из страха подчинялись ее приказам. Грэм считал, что Мори уничтожил многих мафиози, а «также достаточное количество невинных людей весьма сомнительными методами, в том числе сфабрикованными полицией уликами». Как обычно, Грэм винил в этом не своего друга Муссолини, а его подчиненного Мори.
Теперь Мори стал рьяным фашистом и выразил свою «благодарность, преданность и любовь» к Муссолини в мае 1928 года в речи перед своими «товарищами чернорубашечниками». Вскоре после этого Муссолини назначил его сенатором. На следующий год Мори оказал Муссолини еще одну услугу при проведении всеитальянского плебисцита о поддержке избирателями дуче и фашистского режима. Мори проинструктировал чиновников, что плебисцит должен быть всеобщим. Жителей Палермо всегда было трудно заставить прийти на выборы. Они верили в вендетту и в то, что себе надо помогать самому, а не выбирать какое-то там правительство. Перед приходом к власти Муссолини в Палермо голосовало лишь 25 % избирателей. На плебисците в марте 1929 года на избирательные участки явилось 92 %. «За» было подано 190 797 голосов, «против» — 320.
Однако Куччо и другие сицилийские фашисты никогда не любили консерватора Мори, а Муссолини в конечном итоге местных фашистов никогда не озлоблял. В июне 1929 года, спустя три месяца после того, как Мори успешно добился «всеобщности» плебисцита, Муссолини отстранил его от должности префекта Палермо в связи возрастом (ему исполнилось 57 лет), поблагодарив за огромные заслуги перед Италией в деле морального, политического и социального возрождения благороднейшего из ее островов.
Методы Муссолини и Мори, когда к суду привлекались мелкие члены мафии, а главарям позволялось уйти от ответа, возможно, были несправедливы, но весьма эффективны. Руководители мафии отдали приказ свернуть все операции, хотя сама организация тайно продолжала существовать. В течение семнадцати лет после 1926 года мафия на Сицилии не действовала. Ее бурная жизнь и власть над населением возродилась в конце Второй мировой войны, с приходом американцев, уничтоживших там фашистскую власть.
Глава 22
КОНКОРДАТ
Величайшей заботой Муссолини в 1927 году было падение рождаемости. 26 мая он произнес в Палате депутатов большую речь на эту тему. Число рождений в Италии тогда составляло 27 на 1000 человек в год и считалось лучшим по сравнению с Францией, где эта цифра была 18 на 1000, или с Британией, где было 16 на 1000, то есть ниже всех в Европе. Однако по сравнению с Германией, где это соотношение составляло 35 на 1000, или с Болгарией, где рождаемость была самая высокая — 40 на 1000, Италия явно отставала. Она была ниже, чем в самой Италии сорок лет назад, между 1881 и 1885 годами (38 на 1000). Муссолини тревожило, что численность населения Италии в 1925 году возросла на 470 000 человек, а в 1926 году — только на 418 000. Правда, в трущобах Палермо и Неаполя она продолжала расти, но в Милане и Турине оставалась на том же уровне и население там увеличивалось только за счет приезжих. Он напомнил депутатам, что 1500 лет назад Римская империя пришла в упадок из-за уменьшения численности населения.
Поскольку рождаемость в сельской местности была выше, чем в городах, Муссолини восхвалял сельскую жизнь. Но на селе была слишком велика безработица, и в первые же месяцы 1928 года многие сельские жители потянулись в города. Муссолини попытался их остановить, начав с осени широкую кампанию под лозунгом «Пустейте, города», которая воспевала прелести и преимущества села перед городской цивилизацией. Он сопроводил ее указом о введении ограничений на трудовую миграцию и законом 1934 года против переселения в города.
Чтобы противостоять угрозе уменьшения численности населения, Муссолини сделал попытку воспрепятствовать эмиграции. Никому не разрешалось покидать Италию без паспорта, в выдаче которого отказывали людям работоспособного возраста, желавшим уехать из страны навсегда. Значительное число итальянцев покидали родину нелегально. Многие переходили Альпы по снегу, некоторых обстреливали и убивали пограничники.
В результате настойчивого стремления Муссолини повысить рождаемость были запрещены аборты. Кроме того, он был убежден, что женщины должны рожать детей и заботиться о них сидя дома, а не работать на фабриках или в конторах. Когда в 1919 году он основал «Фашио ди комбаттименто», его программа включала предоставление женщинам права голоса. Но, придя к власти, это обещание он не выполнил, а в беседе с Эмилем Людвигом в 1932 году сказал, что, если он предоставит итальянкам право голоса, народ его засмеет. Еще он говорил Людвигу, что отвергает принятую в большевистской России систему, при которой мужчины и женщины играют равную роль в общественной жизни. В Италии «женщина должна играть роль пассивную», потому что женщины не могут поступать конструктивно. «Во все века цивилизации была ли когда-нибудь женщина зодчим? Попросите ее построить вам простую хижину, не то чтобы храм, — и она не сумеет этого сделать… А что касается политической жизни, они и вовсе ничего в ней не значат». В англосаксонских странах дело обстоит по-другому. Они, вероятно, кончат матриархатом, и ими станут править женщины. Муссолини также заявил Людвигу, что «на сильных мужчин женщины влияния не имеют». Однако женщины-фашистки были чуть ли не самыми пылкими его сторонницами. Он часто выступал на специальных женских фашистских митингах и благодарил их за заслуги перед фашизмом и Италией.
Постепенно, одну за одной, Муссолини оставил все свои доктрины, которые с таким блеском и энергией развивал до 1914 года: интернационализм, социализм и республиканство. Теперь ему надо было лишь отречься от своей ненависти к католической церкви. И 17 февраля каждого года он больше не твердил о мученичестве Джордано Бруно, а взялся залечивать трещину между государством и церковью Италии. Трещина эта существовала при всех правительствах, правых и левых, со времен битв Рисорджименто и вторжения итальянской армии в Рим в 1870 году, когда город был аннексирован Итальянским королевством. Папа продолжал оставаться в Ватикане, но ни один папа с момента избрания не выходил за пределы Ватикана на протяжении почти шестидесяти лет.
Муссолини подготовил почву для перемены своей позиции вскоре после марша на Рим в статье, опубликованной 25 мая 1922 года в «Иерархии» и перепечатанной позднее в «Иль пополо д'Италия»: «Фашизм уважает религию, он не атеистичен, он не против христианства, не против католичества». Спустя пять дней после того, как он стал премьер-министром, в годовщину перемирия на итальянском фронте, 4
