образцово исполнял все договоренности. Я получал все, что хотел. Значит, мог рассчитывать и на большее. Война все больше брала в тиски чеченскую столицу, запирая в ней всех, с кем я хотел встретиться и говорить. Им некуда было бежать от меня.
Мне же нужно было только время и помощь Мансура. Он это понимал, и, наверное, считал отличной наживкой.
Он понимал, что мне известно: отказываясь от нашей договоренности, он мог считать меня товаром, который можно выгодно сбыть кому-нибудь из действующих на Кавказе торговцев невольниками. Как-то, вроде в шутку, сказал, что за вычетом себестоимости и отката для разных посредников, на этом деле можно заработать чистых несколько десятков или даже сотен тысяч долларов.
Чеченцы испокон веков славились нападениями на дорогах и похищением людей ради выкупа. Загнанные агрессорами в суровые горные ущелья, лишенные плодородных полей и пастбищ, как афганские пуштуны, они грабили немногочисленные, пробирающиеся через кавказские горы купеческие караваны и неосторожных путешественников. Охотно совершали набеги в степи над Тереком и Сунжей, чтоб под покровом ночи грабить селения казаков, брать заложников.
Ян Потоцкий, который двести лет тому назад путешествовал по Кавказу и афганским степям, написал в своем походном дневнике: «На днях я видел чеченскую княжну, которую судьба забросила в Афганистан. Она недурна и по-своему образована. Однако не может избавиться от предрассудков собственного племени. Считает, что страна, где никто не грабит на больших дорогах, монотонна и скучна, а украденный платок доставляет ей большую радость, чем купленное ожерелье из жемчуга. Говорит, что князья из ее рода испокон веков грабили путешественников на дорогах, и что она ни за что бы не хотела, чтобы родственники и друзья узнали, что она вышла замуж за мужчину, который не живет разбоем». О кавказских пленниках и зловредных чеченцах, прячущихся в прибрежных камышах, писали Александр Пушкин и Лев Толстой.
Людей похищали ради выкупа, но и для работы, во временное рабство. Когда пленник уже отрабатывал свою определенную стоимость, ему не только возвращали свободу, но и позволяли, если он хотел, поселяться и жить среди своих преследователей, пользоваться такими же правами, как они, включая право основания собственного рода. Кавказская легенда гласит, что именно некий освобожденный из неволи аварец, которому позволили поселиться под Ведено на хуторе, основанном дезертирами из российской армии, положил начало роду Шамиля Басаева. Даже покоренные россиянами, чеченцы нападали на поезда, идущие через их страну в Баку, Астрахань и Махачкалу.
В разрушенной, искореженной прошлой войной Чечне, похищение людей ради выкупа стало единственным, наряду с контрабандой нефти и оружия, доходным предприятием.
Наибольшим спросом пользовались иностранцы, которые сулили надежду на самый высокий выкуп. Чаще всего похищали журналистов и сотрудников международных гуманитарных организаций, прибывающих на Кавказ помочь чеченцам залечивать военные раны и восстанавливать страну из руин. За каждого иностранца неизменно требовали от одного до трех миллионов долларов. Но похищали не только ради денег. За освобождение заложников часто требовали освобождения из тюрем своих коллег, чинов и продвижения по службе для своих приятелей, гарантий безопасности и неприкосновенности для себя. Еще во время войны заложники стали обменной валютой. Брали заложников все — и чеченцы, и россияне, чтобы выменять на своих, на оружие, на деньги, бензин, еду или водку.
Однако пышным цветом эта деятельность расцвела уже после войны.
Во время одной из моих следующих поездок на Кавказ я познакомился со скрывавшимся по деревням Мохаммедом Мохаммедовым, заместителем генерального прокурора, которому Масхадов поручил вести борьбу с торговцами живым товаром.
— Это россияне привили нам эту заразу. В отместку за проигранную войну, — утверждал прокурор. Мне он показался слишком мягким, добродушным и впечатлительным для человека, призванного вести победоносную войну с работорговцами. — Обучили нас этому, выплачивая выкупы за пленных и даже за трупы. Мы пробовали с этим бороться, но не могли допроситься помощи от них. Наоборот! Их олигархи, выслуживаясь перед Кремлем, платили миллионы долларов выкупа, разогревали рынок, а Россия не позволяла нам даже допрашивать освобожденных заложников. Надо, правда, признаться, что и нашим командирам часто не хватало твердости духа, чтобы побороть искушение легкого заработка. Мирное время для многих из нас оказалось труднее войны.
После войны появились настоящие концерны торговцев пленными, располагавшие специализированными подразделениями и субподрядчиками.
Самим похищением занимались небольшие отряды. Вербовали их, часто на одну единственную акцию, среди безработных партизан. Цель указывали таинственные работодатели, которые перед этим пользовались услугами своеобразных аналитических и консалтинговых фирм, занимающихся поиском потенциальных жертв, изучением их привычек, состояний, семей, возможных слабых мест.
Похищенных людей принимали специализированные фирмы-перевозчики, которые контрабандой переправляли их чаще всего в Чечню, послевоенный оазис беззакония, где после падения старого российского порядка еще не успел возникнуть новый. Руки российских судей, прокуроров и следователей сюда уже не доставали, а власть чеченского правительства ограничивалось — и то не всегда — стенами президентского дворца и министерств.
В Чечне пленников принимали очередные посредники. Задачей одних было обеспечить безопасное укрытие заложников, другие устанавливали контакт с семьями и вели переговоры по поводу выкупа. Третьи — и эти обычно действовали публично и имели безупречную репутацию (то есть брали от торговцев заложниками оговоренный процент) — занимались исключительно обменом заложников на выкуп и передачей его заказчикам, которых они обычно не знали, так же, как и других участников всей операции.
Заложников брали в Москве, Санкт-Петербурге, Владикавказе, Черкесске или Астрахани, но прятали их в Чечне не только потому, что эта бунтующая республика давала гарантию безопасности и безнаказанности, но и из-за ее внушающей ужас репутации.
Торговцы невольниками быстро разобрались, что чем больший страх вызывало имя чеченского командира, которому они доверяли своих пленников, тем более высокий выкуп удавалось выторговать, и тем меньше было проблем и задержек с его получением.
Командиры, стяжавшие славу особенно жестоких — такие, как шальной Арби Бараев или шайка братьев Ахмадовых из Урус-Мартана, — тоже увидели дополнительный шанс легкого заработка, и за крупную сумму охотно признавались в похищениях, с которыми не имели ничего общего. Они просто позволяли использовать свои наводящие ужас имена, брали плату за использование так сказать «фирменного знака». Случалось, что заложника брали в Москве, там его удерживали и потом освобождали после внесения выкупа, а в Чечню только звонили, чтобы оговорить размер суммы.
О том, что очередная транзакция состоялась, безошибочно свидетельствовало появление на базаре в Грозном таинственных мужчин, которые меняли в обменных пунктах такие огромные суммы долларов, что это приводило к краткосрочному падению курса американской валюты.
Такая сложная структура работорговли эффективно затрудняла борьбу с ней. Похитители немедленно передавали заложников другим людям, а сельских жителей, которые за гроши содержали невольников в своих землянках, трудно было обвинить в торговле живым товаром. Сложно было также определить, является ли ведущий переговоры об освобождении заложника посредник благородным героем, заслуживающим восхищения, или посвященным в заговор бандитом, которого следует бросить в тюрьму.
В торговле живым товаром обвиняли в Грозном всех — чеченских министров и даже вице-президента, безработных партизанских командиров, героев недавней войны с Россией, прокуроров, патрулирующих дороги милиционеров и даже командиров российских гарнизонов, которые продавали в кавказское рабство своих солдат, а тех, кто из плена бежал, объявляли дезертирами и наказывали. Охотились за людьми также милиционеры из Дагестана, Ингушетии, Кабарды и Северной Осетии, которые сами похищали людей и перепродавали их торговцам, или, соблазнившись вознаграждением, ловили по всему Кавказу сбежавших невольников и отдавали их владельцам.
Атмосфера была до предела насыщена подозрениями, обвинениями и страхами, на что чеченцы реагировали саркастическими шутками.
Например, такой. Правительство России, чтобы узнать, что же на самом деле творится на Кавказе и