относительно легкие потери, по сравнению с ужасным ущербом, причиняемым ими гражданскому населению. Зрелище наших городов, горящих подо мной, вызывало у меня неистовый гнев, когда я вместе с другими экипажами летел в ночном небе, пытаясь остановить бессмысленное убийство беспомощных людей. Это беспричинное разрушение должно было навлечь на головы немцев ужасную месть, высшей точкой которой стало полное уничтожение Гамбурга в 1943 г.[72] Я никогда не мог понять, почему немцы думали, что эти убийственные рейды бомбардировщиков помогут им. Разрушения лишь укрепляли дух британцев в борьбе против них. Я мог понять индивидуальный поединок в воздухе. Действительно, было что-то романтичное и прекрасное в бою истребителя против истребителя. Но бомбардировщик был отвратительной, смертоносной целью, которую следовало уничтожать без пощады. Сострадание, которое я несколькими месяцами раньше ощутил к мертвому экипажу «Юнкерса-88», сбитому Уиддоусом над Восточной Англией, теперь утонуло в ненависти к врагу, уничтожавшему нашу прекрасную страну с памятниками ее славного прошлого.
Шанс моей личной мести представился ночью 8 мая. Сразу после наступления темноты в нашем лагере и в соседних деревнях завыли сирены. Самолеты эскадрильи взлетели один за другим. Со мной снова был Росс. Он придавал мне уверенность своим спокойным поведением в воздухе. Оператор «GCI» направил нас юго-западным курсом на высоту 4600 м. Ночь была темная с клоками облаков между 3000 и 3700 м, недостаточных для того, чтобы враг скрывался в них долгое время. Набирая высоту, мы могли видеть вспышки и пожары от первых бомб, падающих на Лондон. Другие ночные истребительные эскадрильи из Тангмера и Миддл-Уоллопа[73] уже были полностью вовлечены в потасовку. Когда мы достигли назначенной высоты, оператор сообщил нам, где находились вражеские самолеты, и мы стали приближаться. Я сказал Россу:
– Когда вы установите контакт, выводите меня так, чтобы он был немного выше меня и прямо впереди.
– О'кей, босс.
Это была наша стандартная тактика. Теперь я мог наблюдать массированный зенитный огонь над Лондоном и сильные пожары в южных предместьях. Оператор «GCI» вызвал меня:
– Крипер-42 (это был мой радиопозывной в то время). Бандит точно впереди, 10 км, немного выше. Через мгновение вы должны установить контакт.
Я молился, чтобы радар Росса не подвел. Если бы это случилось, то было мало надежды на то, что мы сможем обнаружить врага визуально.
– Как дела, Росс?
– Есть контакт! – ответил он.
Я вызвал оператора «GCI» и сообщил, что мы установили контакт, и он пожелал нам удачи. Росс молча отключил прием радиосообщений с наземных станций наведения, чтобы можно было сконцентрироваться на предоставлении мне непрерывной информации относительно того, что он видел на электронно-лучевых трубках своего радара. Постепенно он подводил меня ближе к врагу. Когда мы были приблизительно на дистанции 1800 м, он неожиданно сказал:
– Босс, я вижу две отметки, обе на той же самой высоте и дальности. Один прямо впереди, другой – 10 градусов право.
– О'кей, давайте сначала к тому, что прямо впереди.
– Хорошо. Дистанция теперь 1350 м, 15 градусов выше, точно впереди.
Он продолжал наводить меня. По изменению тона его голоса и по тому, как он говорил, медленно или быстро, я мог предугадывать интенсивность поворота, надо ли добавить или убрать газ. Это была по- настоящему слаженная работа, абсолютно необходимая для ночного боя. За несколько месяцев, что Росс и я работали вместе, мы открыли секрет – полная координация действий и безоговорочное доверие друг к другу. Теперь мы подошли очень близко к противнику. Я убрал газ, уменьшая скорость сближения до минимума, чтобы не пролететь мимо цели. Я не видел ничего, пока мы не окажемся на дальности приблизительно в 180 м. На этой дистанции я должен был увидеть самолет, идентифицировать его – свой или вражеский, определить тип и, наконец, поймать его в прицел и сбить.
Наши скорости были синхронизированы приблизительно на 260 км/ч. Постепенно я прибавлял газу. Росс продолжал сообщать мне жизненно важную информацию:
– Он сейчас лишь в 180 м. Другой – в 30 градусах с правого борта, около 230 м. Оба слегка выше нас. Вы можете что-нибудь увидеть?
Мои глаза до боли всматривались в пространство. И вот я обнаружил обоих. Я мог рассмотреть впереди мерцающие вспышки из выхлопных патрубков двухмоторного самолета, а уголком глаза мельком заметил с правого борта выше себя темный объект, который, перемещаясь, закрывал звезды.
– Я вижу их.
Я не смел оторвать глаз от того самолета, что был передо мной. Он имел силуэт «Хейнкеля-111». Теперь я видел его достаточно четко и ясно. Я бросил взгляд вправо на другую цель, которая все еще была там, быстро вызвал оператора «GCI» и, занимая позицию для стрельбы, приподнял носовую часть и прокричал Россу, чтобы он наблюдал за огнем через фонарь своей кабины. Он ответил, что видит оба самолета, и в тот же момент я открыл огонь. Это была не очень точная очередь, и, хотя я заметил несколько попаданий, враг не был смертельно ранен. Дымя одним двигателем, он начал левый разворот на пикировании, и его верхний хвостовой бортстрелок открыл огонь. Тонкая полоска трассеров прошла над нами. Я проклинал себя, поскольку надеялся быстро покончить с ним и затем атаковать другой. Теперь это было невозможно, если я хотел добить своего первого противника. Я бросил «бью» влево и выпустил в него длинную очередь, на сей раз гораздо удачнее. Я увидел попадания, и немецкий стрелок прекратил огонь. Позади обреченного самолета появился шлейф пламени. Он круто пикировал к земле. Я выровнял свою машину и развернулся ко второму «хейнкелю», увидев огромную вспышку пламени, когда наша жертва врезалась в землю. Я сообщил о нашем успехе операторам «GCI» и попросил помочь обнаружить второго противника, но они не смогли помочь нам, так как в этом районе находились и другие ночные истребители, поэтому ситуация на экранах их радаров теперь была запутанная.
После бесплодных поисков в небе при помощи нашего бортового радара Росс и я решили, что мы можем вернуться на базу. Тридцать минут спустя мы были на земле в Уэст-Маллинге. Ночь оказалась богата событиями. Ночные истребители сбили десять бомбардировщиков и еще три или четыре – зенитная артиллерия. На следующий день я узнал у флаинг-офицера Гамильтона, нашего «шпиона», место падения моего противника. Он спросил, хотел бы я поехать и посмотреть на него. Весь экипаж был мертв.
– Нет, спасибо, – ответил я.
Я все еще помнил разбившийся «Юнкерс-88» Уиддоуса и не находил никакого смысла в подобном зрелище. Но я попросил Гамми привезти для меня и Росса какие-нибудь сувениры. На следующий день он представил Железный крест 1-го класса, который снял с мертвого пилота, и пару немецких спасательных жилетов. Я взял орден и один спасательный жилет, а другой отдал Россу. Немецкие спасательные жилеты были гораздо меньше наших, и, согласно мнению наших экспертов, не были так хороши, поскольку в дополнение к надувным резиновым мешкам не имели капока,[74] чтобы помочь летчику удержаться на плаву. Несмотря на это, я считал их более практичными, чем наши, и носил свой немецкий трофей до тех пор, пока не освободился от него перед попаданием в плен в июне 1944 г.
Крупномасштабные налеты достигли кульминации 10 мая 1941 г. Это была также наиболее успешная ночь для обороняющихся. Из приблизительно 500 немецких бомбардировщиков 20 были сбиты ночными истребителями и 4 – зенитками. Наша эскадрилья получила свою долю, и много новых экипажей добились своих первых успехов. Россу и мне не повезло. Сразу после того, как мы взлетели, наш радар вышел из строя. Мы вернулись на базу, где для нас не нашлось другого свободного самолета. Но было отрадно наблюдать, как поднимался боевой дух эскадрильи. Нам не было нужды больше слушать «пение» экипажей 219-й и 604-й эскадрилий, на тот момент самых успешных ночных истребителей. Они получили свою славу в то время, когда гунны были многочисленными, мы же застали только конец этого периода. Наши успехи пришли в скудные годы, когда немцы появлялись намного реже и использовали новую тактику против ночных истребителей.
После того как эти последние мощные налеты прекратились и стало намного спокойнее, в непосредственной близости от Уэст-Маллинга я нашел квартиру для себя и Джоан. Это была часть
