мы расстаемся с ним, не столь велика, как у вас, потому что знаем - впереди новая жизнь.
– Как долго я буду пребывать в таком вот аморфном состоянии?
– Если пожелаете, я могу выключить ваше сознание в любую минуту.
– Но где гарантия, что я опять оживу?
– Все учтено. - Севернюк улыбнулась опасению родственницы - другой долго переваривал бы сам факт реконструкции, а она заботится о том, чтобы не умереть вторично. - Есть вариант: до нового шага науки вы можете жить как сейчас, в форме биоматрицы.
Швец долго молчала. Узор биоимпульсов на экране репликатора говорил о том, что она в глубоком раздумье.
– Я хочу быть узнанной, - наконец сказала она.
– Кем?
– Теми, кто любил меня и знал. Надеюсь, их тоже восстановят?
– Разумеется. Только не всех сразу - для этого у нас пока не хватает человеческих ресурсов.
– Сколько же лет новой жизни вы подарите мне? Или теперь я никогда не умру?
– Как только почувствуете усталость, можете спокойно уснуть.
– Но перед сном всегда надеешься на пробуждение.
– Вам не захочется его, когда будет исчерпана вся духовная энергия.
– Боюсь, что она долго не иссякнет! - развеселилась прабабка. - Не зря я любила Гете: 'Смерть старая уж не разит как гром. Глядишь на труп, но вид обманчив. Снова недвижное задвигаться готово'. От всей этой фантасмагории дух захватывает. Выходит, у меня есть шансы когда-нибудь встретиться с Львом Толстым или Жанной д'Арк? Но учтите, кроме гениев и героев, на земле жило много чудовищ, и если они тоже воскреснут…
– Пока не будем касаться проблем Высокой Морали. Все это не очень просто.
Ответ заметно взволновал прабабку.
– Как?! - воскликнула она. - Куда яснее - нельзя оживлять злодеев! Какая же в этом проблема? В противном случае в вашем гармоничном мире вновь будет посеяна преждевременная смерть.
– Я тоже такого мнения, - согласилась Севернюк. - Но, к сожалению, у меня есть оппоненты.
– Вероятно, те, кто плохо знает историю? Какая досада, что я лишена подвижности, иначе сейчас же развернула бы кампанию против репликации тех, в ком сидело зло.
– Это излишне. Дело в том, что у воскрешенных преступников настолько сильны и невыносимы муки совести, что жить они уже не в состоянии и умирают почти тут же в форме биоматрицы, сколько бы раз их ни реплицировали. Почему так происходит, загадка - ведь при жизни их мало что мучило. Вопрос: надо ли тратить средства на восстановление людей с отметиной в реплигене?
– Что за отметина?
– Мы назвали ее черной точкой зла. Оказалось, в реплигене зафиксированы не только биологические, но и приобретенные, нравственные параметры человека… Как же все-таки быть с вами?
– А что такое? - всполошилась Швец.
Севернюк тяжело было признаться в том, что она должна прекратить сеанс, но иного выхода не было.
– Значит, меня оставят в покое до нового шага науки? - В вопросе прабабки прозвучала печаль.
– Этого требует Основная Инструкция.
– В нашем роду никогда не было бюрократов, - сердито сказала прабабка. - Мы легко нарушали инструкции, если они устаревали. Я хочу жить в любом состоянии. Даже в такой вот кромешной тьме, как сейчас, когда не поймешь, каким образом без языка и ушей я общаюсь с вами. У меня просто нет терпения ждать еще тридцать-пятьдесят лет.
Это заявление вызвало улыбку - вот уж поистине фамильная жажда жизни!
– Первая глава начата. Значит, будут и другие, - пообещала Севернюк, сожалея о том, что вынуждена прекратить сеанс - и так слишком много информации выдано для первого раза.
– Как вы сказали? - оживилась прабабка. - Глава? Прекрасно! Выходит, и впрямь творчество самой жизни стало главным искусством. Но все же я в огромном нетерпении и беспокойстве - не продолжить ли нам эту главу сейчас, не теряя ни минуты? Кто знает, что будет завтра. Мы, люди двадцатого столетия, привыкли ценить сегодняшний миг, и поэтому я спешу. Пожалуйста, возьмите бумагу и карандаш. Письма - мой любимый вид общения. Неважно, что моего адресата еще нет. Он был и, я теперь знаю, будет! Пишите:
'Друг мой! Прежде чем случится наша встреча через столетия, хочу напомнить Вам о давнем споре, когда Вы обругали меня беспочвенной фантазеркой. Переспросите-ка своих избавителей, какой нынче век. Еще раз. И еще. Ну вот, а Вы не верили, что птица Феникс где-то совсем рядом приветно машет крылом'.
Светлана Ягупова. Феномен Табачковой
Мне говорил один человек: 'Срежь ветку яблони или груши в своем саду и уйди на рассвете в горы. Крутой и скользкой будет твоя тропа, камни начнут срываться из-под ног, угрожая пропастью, но ты иди. И когда взойдет солнце, привей эту ветку лесному дереву. Если с тобой пойдет твой друг, а потом друг твоего друга, то со временем, среди невзрачных дичков, зарослей терна и шиповника родится чаир - цветущий оазис, сад в лесу'.
Жарким августовским днем по улицам Симферополя брела пожилая женщина с громоздкой сумкой и коробкой торта. Пот струился по ее лбу и щекам, из-под кремовой панамки выбивались пряди слипшихся волос. Шла она медленно, не в ритме толпы, ее задевали, толкали, извиняясь при этом или ворча. Она же никого не замечала, кроме той, что неотступно преследовала ее в зеркалах витрин. Как старая послушная лошадь, за ней уныло плелась особа с такой же коробкой торта и сумкой, откуда выглядывало праздничное горлышко шампанского, не очень уместного в этот душный полдень.
Солнце жаром стекало по камню домов, расплескивалось по асфальту и плавило его, делая зыбким, неустойчивым. Дышать было нечем - воздух знойно сгустился и, казалось, вот-вот вспыхнет белым пламенем. Женщина порой останавливалась и, вытирая платком лицо, в упор разглядывала своего двойника.
За какой-то месяц превратилась в старуху. Бесцветные пряди волос. Глубокие провалы глазниц. Сутулая спина. А ведь еще не так давно ходила бодрым шагом, и осанка была другой, и губы не складывались в горькую усмешку. Подойти бы к этой особе, встряхнуть за шиворот и сказать: 'Откуда ты, голубушка? Знать тебя не знаю и, пожалуйста, отстань от меня'.
Неужели это она, Аннушка Зорина, всю жизнь простучала на пишущей машинке, а теперь вместе с ней как бы списана за ветхость? Она, Анна Матвеевна Табачкова, тридцать пять лет прожила замужем за Александром Ивановичем Табачковым и вдруг оказалась одинокой пенсионеркой? Правда, еще есть и навсегда сохранится за ней имя матери, да только сыновья далеко…
Подземным переходом прошла на другую сторону проспекта. И этот переход, и новое здание украинского театра, и недавно поставленные, как в больших городах, светофоры с красными и зелеными табло 'Идите', 'Стойте', и заметно погустевший поток машин - все эти приметы обновления города, месяц назад незамечаемые, теперь бросились в глаза, будто подчеркивая ее возраст. Она помнила еще довоенный булыжник, грязные канавы, приземистые домишки за длинными заборами из ракушечника, дребезжащие трамваи. И сколько воды утекло с тех пор, и сколько прихлынуло… Целое море разливанное в Марьино. Телецентр. Троллейбус. Многоэтажные микрорайоны. Да мало ли…
Конечно, легкомыслие - прямо из больничных ворот пуститься в такое пекло по магазинам. Но почему-то именно сегодня захотелось отметить все сразу; и новоселье, и уход на пенсию, и одиночество без Сашеньки. Отметить и, как в воду, броситься в новую жизненную полосу, не сулящую ничего веселого.
Давно не было такого зноя. Город изнывал в бензинном чаду. Унылые усы поливальных машин
