футболку. У меня футболки старомодные, из плотного хлопка, но Джесси носит модные, тонкие, которые обтягивают все изгибы тела. Кожа моя была еще влажной, футболка тесной, и я выглядела так, будто сбежала со студенческого купания в футболках на голое тело.
Я схватила одеяло и прикрыла им свои прелести: вернулся Адам. На нем были чистые сухие джинсы и другие теннисные туфли. Надеть рубашку он не потрудился: после двух перемен в течение часа кожа у него должна болеть, как от солнечного ожога. И даже душ тут не поможет.
Я сосредоточилась на его ногах и плотнее прижали одеяло к груди.
К моему удивлению, он внимательно посмотрел на меня и неожиданно рассмеялся.
— Ты выглядишь воплощением кротости. Не припоминаю, чтобы когда-нибудь видел тебя кроткой.
— Внешность обманчива, — ответила я. — На самом деле я — измученная, испуганная дура. Извини, что приманила сюда эту тварь и подвергла опасности Джесси.
Я смотрела, как туфли Адама приближаются к стойке. Он наклонился, окутывая меня своей силой и запахом. Его влажные волосы коснулись моего лица, на них был слабый запах жнивья.
— У тебя несколько порезов на голове, — сказал он.
— Извини, что привела его сюда, — повторила я. — Я думала, сумею избавиться от него по дороге, но уж больно он прыткий. У него есть и другое обличье, что-то типа лошади, хотя я бежала быстро и не могла оглянуться.
Голова его замерла; он глубоко вдохнул, оценивая мое настроение.
— Измученная, испуганная дура, говоришь. — Адам помолчал, словно взвешивая мои слова. — Измученная — да. — Если он смог учуять мою усталость, его обоняние лучше моего, хотя я в это не верю. — И слабый запах страха я улавливаю, хотя в основном его смыло водой. Но я никогда не поверю, что ты дура. Что еще ты могла сделать? Только привести его сюда, где мы могли с ним справиться.
— Увести его куда-нибудь еще.
Он запрокинул мне голову и заставил взглянуть в его яркие золотые глаза.
— Ты бы погибла.
Голос Адама звучал мягко, но в волчьих глазах горел воинственный огонь.
— Джесси могла умереть… ты чуть не погиб.
На мгновение я вновь ощутила страшное горе, как когда увидела, что его голова исчезает под водой.
Он позволил мне уткнуться в его плечо и не мог видеть моего лица, но я чувствовала, как сила, пощипывавшая мою кожу, начала убывать. Моя реакция на то, как он едва не утонул, ему понравилась.
— Ш-ш-ш, — сказал Адам и просунул большую мозолистую руку мне под волосы на шее, прижимая к себе. — Я проглотил пару галлонов речной воды и сейчас как новенький. Мне гораздо лучше, чем было бы, если бы ты дала себя убить, оттого что не поверила, что я справлюсь с одиноким иным.
Прижиматься к нему головой так же опасно, как все, что я сегодня делала, и я это знала. Но мне стало все равно. От него так хорошо пахло, и кожа у него была такая теплая…
— Ну хорошо, — сказал он наконец. — Давай посмотрим на твои ноги.
Он этим не ограничился: вымыл мне ноги теплой водой с мылом и щеткой, которую достал из ящика; это было бы неприятно, даже не будь мои ноги изрезаны.
Под мое ойканье он негромко мурлыкал, но не замедлял движения щетки. А я не могла убрать ногу, потому что он крепко держал меня за лодыжку. Потом протер мне ноги перекисью водорода и вытер темным пушистым полотенцем.
— На полотенце останутся пятна, — сказала я, убирая ноги.
— Заткнись, Мерси. — Адам опять схватил меня за лодыжку и подтащил к себе; одной рукой держа меня за ногу, он растирал ее полотенцем.
— Папа? — Джесси беззаботно сунула голову в дверь. Разглядев нас, она снова скрылась за дверью и оттуда протянула телефон. — Тебе звонит дядюшка Майк.
— Спасибо, — сказал он, взял трубку и прижал к уху. — Можешь закончить здесь, Джесси? Нужно ее вытереть, перевязать порезы и во что-нибудь обуть, прежде чем мы ее отсюда выпустим.
Я подождала, пока он вместе с телефоном спустится, потом выхватила полотенце у Джесси. Джесси хихикала.
— Видела бы ты свое лицо, — сказала она мне. — Ты похожа на кошку в ванной.
Я вытерла ноги и открыла коробку с пластырями, которую Адам поставил на стойку рядом со мной.
— Я сама могу вытереть себе ноги, черт возьми, — сказала я. — Не подходи.
Я сидела между раковинами, поэтому с дальней стороны, у двери, оставалось место. Джесси села там.
— Почему ты слушаешься его приказов?
— Во-первых, он только что спас меня, во-вторых, я не хочу еще больше раздражать его.
Перевязки потребовали только три пореза, все на левой ноге.
— Да ладно, — сказала она. — Признайся: тебе нравится, как он вокруг тебя суетится.
Я сердито посмотрела на нее. Она не опустила глаза. Тогда я стала снимать бумагу с пластыря, чтобы приклеить его к ноге. Я ни в чем не собиралась признаваться. Особенно при Адаме: он может снизу услышать то, чего ему не следует знать.
— Почему ты кутаешься в одеяло?
Я показалась, и она захихикала.
— Ух ты! Я забыла, что у тебя нет бюстгальтера. Пойду схожу за свитером, накинешь сверху.
Когда она благополучно отбыла, я улыбнулась про себя. Девочка права. Есть что-то в том, что о тебе заботятся, — даже если ты в этом не нуждаешься. Может, особенно, когда не нуждаешься.
Но радовалась я по другому поводу. Хотя Адам был вне себя, хотя он направо и налево отдавал приказы, я не чувствовала, что мое желание исполнять их объясняется его магией Альфы. Если он и в таких обстоятельствах смог удержаться… Возможно, мне удастся стать его парой и оставаться самой собой.
Туфли Джесси, которые принес Адам, были мне малы, но Джесси вдобавок к свитеру раздобыла старые шлепанцы, которые подошли.
Когда я спускалась с лестницы, в дом вошел Питер, муж Хани. Хани, столь же великолепная в обличье волка, как и в обличье человека, шла с ним рядом. Увидев меня, Питер дружески улыбнулся.
— «Порше» я не нашел, но твой «кролик» стоял на обочине с ключами в зажигании. Я не мог его завести, поэтому запер.
И он протянул мне ключи.
— Спасибо, Питер. Файдел, должно быть, вернулся за своей машиной. Это значит, что он ранен нетяжело.
Я собиралась отправиться домой, но если Файдел околачивается поблизости, это не лучшая мысль.
Питеру, очевидно, как и мне, не нравилось, что иной остался живым.
— Прости, — сказал он. — Сталь должна была решить дело, но я просто не сумел добраться до него сквозь, эти полосы.
— Где ты научился орудовать саблей? — спросила я у него. — И откуда у Адама сабля?
— Сабля моя, — сказала Джесси. — В прошлом году я ходила на Ярмарку Возрождения[51] и Питер учил меня ею пользоваться.
Питер улыбнулся.
— До перемены я служил в кавалерии, был офицером, — объяснил он. — Мы, конечно, пользовались огнестрельным оружием, но оно было очень неточным. И главным нашим оружием оставалась сабля.
Он говорил самым обыденным тоном, вернулся его привычный среднезападный акцент.
Должно быть, он переменился в период войн Революции или чуть раньше, подумала я, раз больше надеется на саблю, а не на пистолет. Выходит, он старейший из знакомых мне вервольфов (за исключением, может быть, Сэмюэля и самого Маррока). Вервольфы не умирают от старости, но насилие — неотъемлемая часть их жизни.
