Глава 16
Я все еще лежу на кушетке, не двигаясь, закрыв глаза, и держу в руке рассказ сестры. Фрэнни не всегда была полной и робкой, хотя именно такой я ее помню: перед гибелью брата она выглядела игривой, дерзкой, и отец называл ее сорванцом. Все это изменилось после смерти родителей, после смерти Билли.
Услышав, что в комнату входит М., я открываю глаза. У меня пропало желание наорать на него из-за насильственной мумификации. Это событие кажется давно прошедшим и слегка нереальным. Он садится в стоящее рядом кресло, положив ногу на ногу. Некоторое время мы оба молчим. Меня успокаивает его присутствие, которое совсем недавно казалось мне таким угрожающим, успокаивает даже вид его мягких тренировочных брюк и свитера.
— Сначала я не мог понять, почему Фрэнни оставалась со мной, — наконец тихо говорит М., — несмотря на все, что я делал с ней, несмотря на бичевания, боль, унижения, которые ее определенно не радовали. Должно быть, все дело в любви, говорил я себе, даже наверняка так. — Он кивает в сторону листков с рассказом. — Потом, прочитав это, я изменил свое мнение. Как вы думаете, неужели она все еще зарабатывала очки, стараясь искупить смерть Билли? Похоже на то, хотя я сомневаюсь, что она сама это понимала. Вероятно, Фрэнни думала, что поступает так ради любви. Вскоре после этого я порвал с ней. Как видите, Нора, даже мне свойственно сострадание. Когда я осознал всю глубину ее проблем, привлекательность вашей сестры как объекта для получения удовольствий сильно снизилась. Используя ее исключительно для собственного развлечения, я испытывал некоторое чувство вины.
Я молчу, чувствуя себя очень уставшей. Из окна слабо дует ветерок. Наверное, уже очень поздно.
— Это действительно правда насчет того, как она пыталась спасти Билли и потом отрезала себе палец? Я помню, отец тогда звонил мне из Монтаны — он сообщил, что сестра случайно пострадала, когда пыталась разрезать бумагу.
— Именно это Фрэнни сказала вашим родителям. Они так и не узнали правду — ни насчет ее пальца, ни насчет Билли.
Я опускаю взгляд.
— Но вы-то знали. Вы могли бы объяснить ей, что здесь нет ее вины. Она была еще ребенком; ей не хватило бы сил, чтобы его спасти.
— Думаете, я не пытался? — мягко говорит М. — Конечно, я объяснял ей, что она не виновата, но Фрэнни ничего не хо тела слушать. Ее чувство вины было слишком сильным. Она упрекала себя даже за смерть ваших родителей.
Я смотрю на него непонимающим взглядом.
— Если бы Билли не умер, они не уехали бы в Монтану и не погибли бы там в автомобильной катастрофе.
Я молчу, думая о тех алогичных мыслительных процессах, которые происходили в сознании Фрэнни. Если бы я знала правду, то, возможно, смогла бы ей помочь, по крайней мере попыталась бы. Но она все рассказала М., а не мне, своей сестре.
— Почему она не поделилась со мной? — вслух говорю я, однако М. не отвечает. Мы оба знаем ответ на этот вопрос.
— Сядьте. — Он поворачивается ко мне. Когда я приподнимаюсь, М. заключает меня в свои объятия. Моя голова лежит у него на груди, и я чувствую теплоту и мягкость его свитера. Его сегодняшняя демонстрация не убеждает меня в том, что М. не убийца, но я не боюсь его. По крайней мере не боюсь сейчас. Я просто хочу, чтобы кто-нибудь меня обнимал.
Глава 17
Вот уже несколько недель я приезжаю к М., когда бы он ни позвонил. Он все время преподносит сюрпризы и никогда — по крайней мере до сих пор — не бывает скучен. Когда я узнаю, что мне предстоит с ним увидеться, то испытываю странное чувство — отчасти это радостное возбуждение, но в основном страх. Я никогда не знаю, чего мне от него ожидать: в один день он может быть внимательным, в другой — жестоким, в третий — играть роль доброго папаши. Я понимаю теперь, чем он привлекает женщин. У него, как писала в своем дневнике Фрэнни, есть профессиональное умение внушать к себе любовь; он, как Протей, способен изменять себя, становиться таким, каким вы хотите его видеть. Вначале я была совершенно уверена в своих силах, уверена в своей способности соблазнить М., но теперь уже не уверена, кто кого соблазняет.
И все же я жду продолжения игры. Секс с ним мне нравится, очень нравится, но до сих пор все находится в определенных рамках; однако мне ясно, что долго это не продлится. Я еще раз просмотрела незаконченный дневник Фрэнни, пытаясь вычитать между строк намеки на иголки или ножи, но ничего подобного не нашла. Если бы она упомянула пару на озере Тахо или склонность М. к скарификации, то я сразу сообщила бы Харрису. Я снова перечитываю дневник, не знаю в который уже раз; не потому, что хочу освежить память — я знаю его почти наизусть, — но потому, что не могу остановиться. Я стала чем-то вроде наркомана, и этот дневник — мой героин. Я читаю о том, что М. делал с ней; вижу, как он постепенно приобщает ее к своей извращенной сексуальности. То же самое он проделывает теперь со мной.
Однажды я спросила М., пока он готовил мне завтрак, не в этом ли заключается его план. Он тихо засмеялся и отодвинул в сторону сковородку, а потом, налив в стакан апельсинового сока, поставил его на стол. Теперь я всегда настороже относительно той еды и питья, что он мне подает, и сначала стараюсь удостовериться, что в них не подложено что-нибудь лишнее.
Встав позади, М. целует меня в шею:
— Нет. С вами будет по-другому. Вы никогда не желали, чтобы я оставался с вами мягким в постели. Фрэнни этого хотела, а вам нравится более жесткий секс, более наглядный, так сказать — нечто грубое и животное.
М. произносит все это шепотом, стоя сзади меня, в то время как его руки ласкают мою шею и плечи, снимая напряжение. Его пальцы — словно магниты, они притягивают меня к себе. Кто кем манипулирует, снова думаю я. Кажется, теперь для меня почти невозможно это различить.
— Фрэнни не знала, что ее ждет. Если бы в момент нашей встречи у Пута-Крик она подозревала о том, что я собираюсь делать, то никогда не стала бы встречаться со мной — для этого ваша сестра была чересчур робкой. До того как получить то, что мне нравится, мне пришлось дать ей то, что хотела она, а вот вы предупреждены заранее и знаете все, что должно произойти, — возможно, не в деталях, но уж в общих чертах точно.
— Тогда чего вы ждете?
М. снова целует меня в шею и отходит к плите.
— Когда вы будете готовы, разумеется.
Я не понимаю, как работает его мышление. Почему он заботится обо мне, а о Фрэнни не заботился, хотя всякому понятно, что ей это было нужнее, чем мне? После инцидента с бинтами М. больше не пытался на меня давить. Несколько дней назад он достал веревки и захотел меня связать. Мы лежали в постели, когда он вытащил их из прикроватной тумбочки.
— Нет, — твердо сказала я тогда. — Не советую вам это использовать.
Он небрежно помахал веревкой в воздухе.
— Вы по-прежнему сохраняете иллюзии насчет того, что я могу причинить вам вред только тогда, когда
