показалось, окно наверху распахнулось с резким деревянным треском, и появилась голова доктора Дарби с взъерошенными со сна седыми тонкими волосами.
— Колокольчик, — сварливо сказал он. — Пожалуйста, пользуйтесь колокольчиком.
Я символически нажала на кнопку большим пальцем, и где-то в глубине дома приглушенно зазвонило.
— Это цыганка! — крикнула я ему наверх. — Та, что с праздника. Кажется, кто-то пытался ее убить.
Окно захлопнулось.
Прошло не больше минуты, потом входная дверь открылась, и доктор Дарби вышел на улицу, на ходу надевая пиджак.
— Моя машина сзади, — сказал он. — Пойдем.
— Но как насчет Грая? — спросила я, указывая на старого коня, спокойно стоявшего на улице.
— Отведи его за угол в конюшню, — сказал он. — Эскулап будет рад его обществу.
Эскулап был дряхлой клячей, возившей легкий экипаж доктора Дарби до того, как десять лет назад доктор наконец уступил давлению пациентов и купил усталый старый «моррис» с бычьей мордой — открытый двухместный автомобиль, который Даффи именовала «Крушением „Гесперуса“».
Я обняла шею Грая, когда он вошел в стойло с еле слышным вздохом.
— Быстро, — сказал доктор Дарби, бросая чемоданчик назад, за сиденья.
Через несколько секунд мы свернули с центральной улицы в Канаву.
— Изгороди, говоришь?
Я кивнула, держась изо всех сил. Один раз мне показалось, что доктор Дарби украдкой бросил взгляд на мои окровавленные руки, но, что бы он ни подумал, он оставил это при себе.
Мы неслись по узкой тропинке, передние фары «морриса» освещали зеленый туннель из деревьев и изгородей. Мы пролетели мимо владений Буллов так быстро, что я едва успела это заметить, хотя мой мозг сумел зарегистрировать факт, что дом теперь был погружен в полную темноту.
Когда мы летели по каменному мостику, «моррис» чуть не оторвался от земли. Наконец доктор Дарби резко затормозил. Мы были в нескольких дюймах от фургона цыганки. Его знание дорог Бишоп-Лейси и окрестностей впечатляло, подумала я.
— Оставайся тут, — рявкнул он. — Если мне понадобится твоя помощь, я позову.
Он распахнул водительскую дверь, быстро обошел фургон и скрылся.
Оставшись одна в темноте, я невольно вздрогнула.
Если быть абсолютно честной, в животе у меня слегка крутило. Я не обращаю внимание на смерть, но раны заставляют меня нервничать. Все зависит от того, что доктор Дарби найдет в фургоне.
Я беспокойно ерзала в «моррисе». Интересно, цыганка мертва? Мысль об этом повергала в ужас.
Смерть и я не были старыми друзьями, нас связывало поверхностное знакомство. Два раза в жизни я сталкивалась с трупами, и каждый дал мне…
— Флавия! — Доктор был в дверях фургона. — Принеси отвертку. Она в багажнике, в коробке с инструментами.
Отвертку? Какую отвертку?
Опять меня отвлекли от размышлений.
— Быстро. Неси ее сюда.
В другой раз я бы могла заартачиться в ответ на такую наглость, когда мне приказывают, словно лакею, но я прикусила язык. На самом деле я даже почти простила.
Пока доктор Дарби ослаблял шурупы на дверных петлях, я не могла не думать, насколько у него сильные руки для такого пожилого мужчины. Если бы он не использовал их для спасения людей, мог бы стать чудесным плотником.
— Открути последние винты, — сказал он. — Я придержу дверь. Вот так… умница.
Даже не зная, что мы делаем, я была его послушной рабыней.
Пока мы трудились, я бросала взгляды на цыганку и внутренности фургона. Доктор Дарби переложил ее с пола на кровать, где она лежала без движения с забинтованной головой. Я не могла определить, жива она или мертва, а спросить было неловко.
Наконец дверь высвободилась из проема, и доктор Дарби поднял ее перед собой, словно щит. В моем мозгу промелькнул образ крестоносца.
— Легче, кладем ее сюда.
Он осторожно опустил тяжелую дверь на пол фургона, где она заняла все место между плитой и мягкими креслами, не оставив ни дюйма. Затем, взяв две подушки с кровати, он положил их вдоль двери, закутал цыганку в простыню и как можно бережнее переложил ее с койки на импровизированные носилки.
Я снова поразилась, сколько силы заключено в его компактном теле. Женщина, должно быть, весит почти столько же, сколько и он.
— Теперь быстро, — сказал он. — Мы должны отвезти ее в больницу.
Ага! Цыганка жива. Планы смерти нарушены, по крайней мере на этот раз.
Сняв вторую простыню с кровати, доктор Дарби порвал ее на длинные полоски, ловко просунул их под дверь и привязал цыганку, после чего закрепил концы серией умелых узлов.
Он уложил ее ногами к дверному проему, и теперь я наблюдала, как он аккуратно выбирается из фургона и соскакивает на землю.
Я услышала, как заводится «моррис». Мотор зарычал, и через несколько секунд я увидела, как доктор сдает задом к фургону.
Он снова забрался внутрь.
— Возьми за этот конец, — сказал он, указывая на ноги цыганки. — Он легче.
Он пролез мимо меня, взялся за конец двери у нее под головой и начал двигать его к выходу.
— На правое сиденье, — сказал он. — Вот так… осторожно.
Я внезапно поняла, что он пытается сделать, и, когда доктор Дарби приподнял изголовье, я направила ноги в пространство между пассажирским сиденьем и приборной панелью.
С удивительной легкостью наша задача была выполнена.
С цыганкой, жестко зафиксированной в машине, маленький «моррис» напоминал деревянный параплан, а сама цыганка выглядела словно мумия, привязанная к борту.
Не самое аккуратное сравнение, подумала я, но сойдет.
— Тебе придется остаться здесь, — сказал доктор Дарби, втискиваясь за руль. — Здесь нет места для троих, в этом старичке. Побудь здесь и ничего не трогай. Я пришлю полицию, как только смогу.
Что он имел в виду, конечно же, так это то, что я была в меньшей физической опасности, оставаясь на месте, чем рискуя наткнуться на напавшего на цыганку, пока буду идти одна в Букшоу.
Я без энтузиазма продемонстрировала доктору поднятые большие пальцы. Большее проявление чувств будет неуместным.
Он выжал сцепление, и машина со своим жутковатым грузом медленно тронулась по опушке. Когда она проезжала по горбатому мостику, я в последний раз взглянула на цыганку, ее лицо было мертвенно- бледным в свете луны.
5
Теперь я была действительно одна.
Или нет?
Не шевелился ни единый листик. Что-то булькнуло в воде поблизости, и я затаила дыхание. Может, выдра? Или кое-что похуже?
Может, напавший на цыганку до сих пор в Изгородях? До сих пор прячется… следит… откуда-то между
