салют, пусть даже меня выставили из этой организации, довольно несправедливо, как я считала, и это сделала женщина, совершенно лишенная чувства юмора. «Честно говоря, мисс Пэшли, — я бы сказала ей, если бы у меня было хотя бы полшанса, — гидроксид железа был просто шуткой».
В дальнем конце галереи находилась кладовка, которая в дни славы Букшоу использовалась, чтобы помещать в рамы и реставрировать портреты и пейзажи, составляющие семейную коллекцию искусства.
Пара полок и рабочая скамья в кладовке до сих пор были заставлены грязными баночками из-под краски и лака, содержимое которых высохло еще во времена королевы Виктории, там и сям из них торчали ручки кистей, словно хвосты окаменевших крыс.
Все, кроме меня, похоже, забыли, что у этого помещения есть одна весьма полезная особенность: поднимающееся окно, которое легко открывается изнутри и снаружи — и стало еще легче открываться, когда я взяла на себя труд смазать его раму салом, которое слямзила из чулана.
На наружной стене, прямо под оконной рамой и на полпути к земле, в стене был наполовину осыпавшийся кирпич — его медленное разрушение, признаюсь, отчасти стимулировалось позаимствованной у Доггера лопаткой: идеальная опора для ноги, на случай если кто-то захочет уйти или вернуться в дом, не привлекая ненужного внимания.
Выбравшись из окна и спрыгнув на землю, я чуть не наступила на Доггера, стоявшего на коленях в мокрой траве. Он встал на ноги, приподнял шляпу и вернул ее на место.
— Добрый день, мисс Флавия.
— Добрый день, Доггер.
— Славный дождик.
— Ага, славный.
Доггер бросил взгляд на золотое небо и продолжил выпалывать сорняки.
Самые лучшие люди, они такие, да. Они не пристают к тебе, как липучки для мух.
Шины «Глэдис» радостно жужжали, когда мы пронеслись мимо Святого Танкреда и въехали на главную улицу. Она наслаждалась днем так же, как и я.
Впереди слева, через несколько дверей от «Тринадцати селезней», находилась антикварная лавка Реджи Петтибоуна. Я мысленно взяла на заметку зайти сюда попозже, и в этот момент распахнулась дверь и на дорогу выскочил мальчик в очках.
Колин Праут!
Я свернула вбок, чтобы не наехать на него, и «Глэдис» содрогнулась, затормозив длинным скользящим движением.
— Колин! — крикнула я, остановившись. Я чуть не полетела вверх тормашками.
Но Колин уже пересек центральную улицу и скрылся в Болт-элли, узком вонючем проходе, ведущем к дороге за магазинами.
Не стоит и говорить, что я поехала за ним, вознеся очередную хвалу за изобретение трехскоростного рычага переключения Старми-Арчера.
Я примчалась на дорогу, но Колин уже скрывался за углом в дальнем конце. Через несколько секунд, описав неровный круг, он снова окажется на центральной улице.
Я была права. К тому времени, когда я снова его увидела, он торопился прямиком в Коровий переулок, как будто по его следам неслись все гончие ада.
Вместо того чтобы поехать за ним, я нажала на тормоза.
Там, где Коровий переулок заканчивается у реки, я знала, Колин повернет налево и пойдет по старому бечевнику позади «Тринадцати селезней». Он не рискнет идти другой дорогой, опасаясь, что его загонят в угол.
Я повернулась в противоположную сторону и поехала туда, откуда пришла, описав широкую дугу в сторону Сапожной улицы, где в последнем доме жила мисс Пикери, новая библиотекарша. Я затормозила, слезла с велосипеда и, прислонив «Глэдис» к ее забору, быстро перебралась по ступенькам и тихонько заняла позицию за одним из высоких тополей, окаймлявших бечевник.
Как раз вовремя! Вот и Колин спешит ко мне, все время нервно оглядываясь через плечо.
— Привет, Колин, — сказала я, заступая ему дорогу.
Колин остановился, как будто наткнулся на кирпичную стену, но бегающие тусклые глаза, увеличенные, словно устрицы, толстыми линзами, сигнализировали, что он готов броситься прочь в любой момент.
— Полиция тебя ищет, ты это знаешь? Хочешь, чтобы я сказала им, где ты?
Это была откровенная ложь — одна из моих специализаций.
— Н-н-нет.
Его лицо стало бледным, как папиросная бумага, и я на миг подумала, что он вот-вот зарыдает. Но не успела я закрутить гайки, как он выпалил:
— Я этого не делал, Флавия! Честно! Что бы они там ни думали, я этого не делал!
Несмотря на его путаницу со словами, я знала, что он имеет в виду.
— Что не делал, Колин? Что ты такого не делал?
— Ничего. Я ничего не делал.
— Где Бруки? — небрежно поинтересовалась я. — Мне надо его видеть по поводу пары каминных шпаг.
Мои слова возымели желаемый эффект. Колин замахал руками, словно крыльями флюгера, указывая пальцами на север, юг, запад, восток. Наконец он остановился на последнем направлении, показывая, что Бруки следовало искать где-то за «Тринадцатью селезнями».
— Последний раз, когда я видел его, он разгружал свой фургон.
Свой фургон? У Бруки есть фургон? Почему-то эта мысль казалась смехотворной — все равно что увидеть Страшилу из любимой детской книжки за рулем грузовика фирмы «Бедфорд», но тем не менее…
— Ужасно тебе благодарна, Колин, — сказала я. — Ты чудо.
Изо всех сил потерев глаза и дергая себя за волосы, он перебрался через ступеньки и побежал на Сапожную улицу, словно кружащийся дервиш. И скрылся из виду.
Не сделала ли я только что колоссальную ошибку? Может, да, но я вряд ли могу заниматься расследованием, когда кто-то вроде Колина пускает слюни на моем плече.
Только затем ледяной ужас одной мысли проскользнул в мой мозг. Что, если…
Но нет, если бы на одежде Колина была кровь, я бы наверняка ее заметила.
Когда я возвращалась за «Глэдис», меня захватила замечательная, прекрасная идея. Во всем Бишоп-Лейси есть лишь несколько фургонов, и большинство из них я знаю на вид: торговца скобяными изделиями, мясника, электрика и так далее. На боках каждого бросающимися в глаза буквами написано имя владельца; каждый фургон уникален и безошибочно узнаваем. Быстрый бросок по главной улице установит местонахождение каждого из них, и незнакомый фургон окажется как бельмо на глазу.
Так я и поступила.
Через несколько минут я крутила педали, безрезультатно описывая зигзаг по деревне. Но, завернув за угол в восточном конце главной улицы, я не могла поверить своим глазам.
Перед Ивовым особняком был припаркован сомнительного вида зеленый фургон, и хотя его ржавые бока были чистыми, но сверху было написано: «Бруки Хейрвуд».
Ивовый особняк получил свое уместное прозвище, потому что целиком скрывался под свисающими ветвями гигантского дерева и не стал заметнее даже тогда, когда его выкрасили в жуткий оранжевый цвет. Этот дом принадлежал Тильде Маунтджой, с которой я познакомилась пару месяцев назад при не самых веселых обстоятельствах. Мисс Маунтджой раньше работала главной библиотекаршей в бесплатной библиотеке Бишоп-Лейси, где, как говорили, ее боялись даже книги. Теперь, имея кучу свободного времени, она стала священным ужасом без постоянного ангажемента.
Хотя я не стремилась возобновлять наше знакомство, деваться было некуда, я открыла калитку, пробралась сквозь паутину свисающих веток, хлюпая по мху под ногами и готовясь бросить вызов дракону в его логове.
