Я подкралась поближе к гостиной, чтобы лучше слышать этот замечательный выплеск эмоций. Это почти так же хорошо, как читать ее дневник.
Мне надо быть осторожной, чтобы она не заметила меня до обеда, когда присутствие отца спасет мою шкуру. Если Фели все-таки подозревает, что это я ответственна за призрачное послание на зеркале, на ковер прольются ведра крови, а на лампах повиснут внутренности.
Гостиную отложим на потом.
Я не осознавала, насколько я устала, пока не почувствовала это, волоча себя вверх по ступенькам. День был длинный и еще не закончился.
Возможно, подумала я, мне стоит вздремнуть.
Приблизившись к лаборатории, я резко остановилась. Дверь была открыта!
Я заглянула за угол — там стояла Порслин, все еще одетая в черное платье Фенеллы, поджаривая ломтик хлеба над бунзеновской горелкой. Я не могла поверить своим глазам!
— Привет! — сказала она, поднимая взгляд. — Хочешь тост?
Как будто она только что не обвинила меня в том, что я проломила череп ее бабушке.
— Как ты вошла?
— Воспользовалась твоим ключом, — сказала она, показывая. Ключ все еще торчал в замке. — Я подсмотрела, как ты прячешь его в пустую ножку кровати.
Это была правда. Я давным-давно обнаружила тайник дяди Тара для ключей и других вещей, которые он хотел сохранить в секрете. Когда-то моя спальня принадлежала ему, и со временем все его секреты, или большинство, были раскрыты.
— Ты чертовски наглая, — заметила я. От мысли о том, что кто-то вторгся в мою лабораторию, у меня кожа покрылась пупырышками, как будто армия красных муравьев поползла вверх по рукам на плечи и к затылку.
— Прости, Флавия, — сказала она. — Я знаю, что это не ты напала на Фенеллу. Я не могла думать разумно. Была в замешательстве. Устала. Я пришла извиниться.
— Тогда приступай, — разрешила я.
Я не собиралась смягчиться — разве не это слово Даффи использовала, когда сказала мне то же самое: смягчиться? — лишь от пары символических извинений. Бывают времена, когда одного «прости» недостаточно.
— Извини, — сказала она. — Мне правда жаль. Это все так грустно. Чересчур.
Внезапно она расплакалась.
— Сначала Фенелла — теперь они меня к ней не пускают, видишь ли. Констебль сидит на стуле и наблюдает за дверьми в ее палату. Потом это ужасное происшествие с мужчиной, которого мы нашли на твоем фонтане…
— Бруки Хейрвудом, — уточнила я. Я почти забыла о Бруки.
— И теперь еще этот последний труп, который они выкопали в… Как ты называешь это место? В Изгородях.
— Что?
Еще один труп? В Изгородях?
— Это слишком много, — сказала она, утирая нос плечом. — Я возвращаюсь в Лондон.
Не успела я сказать ни слова, как она покопалась в кармане и достала пятифунтовую банкноту.
— Вот, — сказала она, раскрывая мои пальцы и вдавливая банкноту в ладонь. — Это чтобы кормить Грая, пока Фенеллу не выпишут из больницы. И… — Она посмотрела мне прямо в глаза, продолжая стискивать мою ладонь. — Если она не поправится, он твой. Фургон тоже. Я пришла извиниться перед тобой, и я это сделала. А теперь я ухожу.
— Постой! Что ты сказала насчет еще одного трупа?
— Спроси своего дружка-инспектора, — сказала она и повернулась к двери.
Я рванулась к ключу и захлопнула дверь. Мы боролись за дверную ручку, но я ухитрилась схватить ключ, воткнуть его в замок с внутренней стороны и яростно повернуть.
— Дай его сюда. Выпусти меня.
— Нет, — сказала я. — Пока не расскажешь, что видела в Изгородях.
— Перестань, Флавия. Я не играю в игры.
— Я тоже, — заявила я, скрестив руки.
Как я и предвидела, она попыталась внезапно выхватить ключ. Старый приемчик, часто используемый Даффи и Фели, и, полагаю, мне следует быть им благодарной за науку. Будучи готовой к следующему шагу, я могла держать ключ в вытянутой руке, подальше от нее.
И тут она сдалась. Просто так. Я увидела это в ее глазах.
Она отбросила волосы с лица и, подойдя к одному из лабораторных столов, оперлась о него расставленными пальцами, как будто удерживала себя от падения.
— Я вернулась в фургон собрать вещи, — произнесла она медленно и взвешенно, — а там снова была полиция. Они не подпустили меня и близко. Что-то поднимали из ямы в земле.
— Что поднимали?
Она уставилась на меня с чем-то вроде вызова.
— Поверь мне, не золото.
— Скажи мне!
— Бога ради, Флавия!
Я помахала перед ней ключом.
— Говори!
— Это было тело. Завернутое в коврик или что-то вроде этого, не очень большое. Ребенок, я полагаю. Я видела только ступню… или то, что от нее осталось. Сверток старых позеленевших костей, — добавила она.
Она прижала руку ко рту, и ее плечи поднялись.
Я терпеливо ждала продолжения, но если еще и были какие-нибудь интересные подробности, Порслин оставила их при себе.
Мы смотрели друг на друга, казалось, вечность.
— Фенелла была права, — наконец произнесла она. — Здесь мрак.
Я протянула ей ключ, и она взяла его двумя пальцами с моей открытой ладони, как будто он — или я — были отравлены.
Не говоря больше ни слова, она отперла замок и вышла.
Что я должна чувствовать? — думала я.
Если быть совершенно честной, полагаю, я бы очень хотела, чтобы Порслин следовала за мной по пятам, пока я расследую нападение на Фенеллу и убийство Бруки Хейрвуда. Я даже думала о том, чтобы спускать ее с поводка по возможности, когда я буду бродить по деревне, добывая информацию. И, вероятно, я слишком предвкушала, как она будет сидеть рядом со мной, а я буду терпеливо разматывать перед ней клубок улик и объяснять, каким образом они указывают на преступника — или преступников.
Но теперь, уйдя, она лишила меня всего этого.
Я снова одна.
Как это было вначале, есть сейчас и будет всегда, без конца. Аминь.
Не с кем поговорить, кроме самой себя.
И Доггера, разумеется.
Доггер сидел под последними лучами солнца в саду. Он принес старый деревянный стул из оранжереи и, усевшись на край, вколачивал гвозди в тонкую оловянную полоску, закрывавшую деревянный ящик из-под чая, который лежал перед ним в траве.
Я опустилась на тачку, стоящую поблизости.
— Они нашли еще один труп, — сказала я. — В Изгородях.
Доггер кивнул.
— Знаю, мисс Флавия.
