— Так близко, что я не могла сфокусировать взгляд, — продолжала Порслин. — Я умудрилась выдавить слабый стон, как будто мне что-то снится, слегка приоткрыла рот…
Должна признать, я была полна восхищения. Надеюсь, что, пусть даже во сне, я буду иметь достаточно присутствия духа, чтобы сделать то же самое.
— Лампа едва светила, — рассказывала она. — Свет падал сквозь волосы. Я рассмотрела только волосы.
— Которые были рыжими, — подсказала я.
— Которые были рыжими. Длинными и вьющимися. Буйными, короче. И тогда я открыла глаза…
— Да-да! Продолжай!
— И это должно было оказаться твое лицо, не так ли? Но нет! Это было лицо рыжеволосого мужчины. Вот почему я набросилась на тебя и чуть не задушила!
— Постой, — сказала я. — Рыжеволосого мужчины?
— Он был омерзителен… Весь измазан сажей. Выглядел, будто спал в стоге сена.
Я покачала головой. Неким странным образом это все имело смысл, подумала я, то, что во сне Порслин превратила миссис Булл, которую могла случайно видеть в Канаве, в рыжеволосого буйного мужчину. Даффи не так давно читала книгу профессора Юнга и вдруг заявила, что сны — это символы, таящиеся в подсознании.
Обычно я отмахивалась от снов, как от мусора, но моя жизнь недавно наполнилась необъяснимыми примерами обратного.
Сначала было видение Фенеллы — в хрустальном шаре, — что Харриет хочет, чтобы я помогла ей вернуться домой из холода, и, хотя Фенелла утверждала, что Фели и Даффи подбили ее на это, вся эта история потрясла меня; на самом деле я раздумывала что, если ее признание не было ложью?
Потом рассказ Бруки о беспокойной Серой леди из Букшоу. Я так и не решила, не надул ли он меня с этой так называемой легендой, но у меня просто не было времени разузнать получше.
Тем не менее я должна признать, что все это сверхъестественное где-то глубоко в моем мозгу весьма нервировало меня.
— Почему ты мне раньше это не рассказала?
— О, я не знаю, все так сложно. Часть меня недостаточно тебе доверяла. И я знала, что ты доверяешь мне не больше.
— Я не была уверена насчет твоей одежды, — сказала я ей. — Я думала, почему тебе пришлось стирать ее в реке?
— Да, ты написала об этом в дневнике, верно? Ты думала, что она могла намокнуть от крови Фенеллы.
— Ну, я…
— Ну же, Флавия, признайся. Ты думала, что я проломила череп Фенелле, чтобы… чтобы…. унаследовать фургон или еще что-то.
— Что ж, было такое предположение, — сказала я с улыбкой, надеясь, что она окажется заразительной.
— Дело в том, — продолжила она, взъерошивая волосы, затем накручивая длинную прядь на указательный палец, — что женщина вдали от дома иногда чувствует потребность кое-что прополоскать.
— О, — произнесла я.
— Если бы ты потрудилась спросить меня, я бы сказала тебе.
Если даже это не было приглашением задавать прямые вопросы, я расценила его именно так.
— Ладно, — сказала я. — Тогда разреши мне спросить тебя вот о чем: когда мужчина в фургоне наклонился над тобой во сне, ты заметила что-нибудь, кроме его волос?
Я думала, что знаю ответ, но не хотела озвучивать его вместо нее.
Порслин сдвинула брови и поджала губы.
— Не думаю… Постой! Было кое-что еще. Такое отвратительное, что я, должно быть, забыла, когда ты меня неожиданно разбудила.
Я жадно подалась вперед.
— Да? — сказала я. Мой пульс ускорился.
— Рыба! — договорила она. — Жутчайшая вонь дохлой рыбы. Фу-у-у!
Я могла бы обнять ее. Положить ей руку на талию и — если бы не эта чудная чопорность в крови де Люсов, удерживающая меня на невидимой привязи, — протанцевать с ней по комнате.
— Рыба, — произнесла я. — Точно как я думала.
Мой мозг закипел, самыми крупными пузырями были: Бруки Хейрвуд и его воняющая рыба, Урсула Випонд и гниющие ивовые прутья и мисс Маунтджой с ее пожизненным запасом рыбьего жира.
Проблема заключалась вот в чем: ни у кого из них не было рыжих волос.
До сих пор единственными рыжеволосыми в моем расследовании были Буллы: миссис Булл и ее двое детей. Малыши были вне подозрений — они слишком малы, чтобы напасть на Фенеллу или убить Бруки.
Оставалась только отвратительная миссис Булл, которая, несмотря на прочие свои недостатки, не пахла рыбой, насколько я знала. Если бы пахла, миссис Мюллет не смогла бы удержаться и не упомянуть об этом.
Рыба или не рыба, но миссис Булл затаила обиду на Фенеллу, полагая, что та украла ее ребенка.
Но кто бы ни оставил рыбный запах в фургоне, не обязательно это тот же человек, кто проломил Фенелле череп хрустальным шаром.
И тот, кто сделал это, не обязательно убил Бруки.
— Я рада, что не размышляю так же напряженно, как ты, — заметила Порслин. — Твой взгляд где-то далеко, и ты сама на себя не похожа, выглядишь старше. Зрелище пугающее.
— Да, — сказала я, хотя для меня это была новость.
— Я пыталась, — продолжила она, — но это не работает. Я не могу представить, кто бы мог захотеть навредить Фенелле. И этот человек — которого мы нашли на фонтане, — по какой причине его убили?
В этом и заключался вопрос. Порслин попала в точку.
Вся история свелась к тому, что инспектор Хьюитт именует «мотивом». Бруки был помехой для своей матери и воровал у мисс Маунтджой. Насколько я знала, он не был связан с Петтибоунами, если не считать то, что он поставлял им ворованные вещи. Было бы странно, если бы эти два антикварщика убили его. Без помощи мужа миссис Петтибоун в жизни бы не смогла втащить Бруки туда, где мы с Порслин его нашли. Даже с помощью мужа — старик Петтибоун такой хрупкий — потребовался бы подъемный кран.
Или помощь их друга Эдварда Сэмпсона, владевшего тоннами ржавых механизмов в Ист- Финчинге.
— Мне в голову приходит только один человек, — сказала я.
— И кто это может быть?
— Боюсь, я не могу тебе сказать.
— Вот и все доверие, — невыразительно произнесла она.
— Вот и все доверие.
Больно так от нее отделываться, но у меня свои причины, одна из которых заключается в том, что она может проболтаться инспектору Хьюитту. Я не могу позволить, чтобы кто-то вмешался, когда я так близка к разгадке.
Вторая заключалась в том, что убийца Бруки и напавший на Фенеллу еще на свободе и я не могу ставить Порслин под угрозу.
Она в относительной безопасности здесь, в Букшоу, но как долго я смогу сохранять ее присутствие в тайне?
Об этом я размышляла, когда раздался легкий стук в дверь.
— Да? — отозвалась я.
Через секунду в комнату вошел отец.
— Флавия, — начал он и остановился.
Порслин соскочила с кровати и попятилась в угол комнаты.
