письма городов к великому князю скрывают, и, наконец, жаловались на ограбление судна, выброшенного бурей на берег у Нарвы, и на всякие обиды, причиненные самим послам на пути их следования по Русской земле в Москву…
Послы поднесли великому князю подарки от имени всех городов: три тюка английского сукна. Ревельский ратман от себя подарил два серебряных вызолоченных кубка, ом вина и ящик конфет; его помощник подарил английкое сукно, зеркало и десять корзин винных ягод; дерптский ратман подарил скарлатное сукно, ом вина и пять лисфунтов фиников.
Великий князь отдарил послов: дал им двух овец, двадцать кур, две бочки меду, осетра и лосося. Кроме того, каждому послу государь дал по десятку сороков собольих шкурок и пригласил их к себе на обед.
Через два дня пришел к послам дьяк Курицын с боярином Ховриным и высказал жалобы со стороны великого князя на ограбления и убийства русских купцов и послов. Послы ответили, что они не имеют полномочий решать эти дела, но уверены, что удовлетворение за это будет дано.
В этот же день государь принял еще раз послов у себя и сказал, что велит своим новгородским наместникам обсудить предложения послов, и они дадут всему исправу. Государь пообещал дать послам на дорогу приставов и с этим отпустил их.
Только в конце октября послы выехали из Москвы, но уже под Москвой, в Бронницах, ревельские послы были арестованы, а по доставке их в Новгород посажены в тюрьму. Здесь дерптский посол, оставшийся на свободе, узнал, что пятого ноября все ганзейцы, жившие на немецком дворе, уроженцы городов Любека, Гамбурга, Грефсвальда, Люнебурга, Мюнстера, Дортмунда, Броксенфельда, Унны, Дюисбурга, Эйбека, Дюерштадта, Ревеля и Дерпта, были арестованы нарочно присланными сюда из Москвы государевыми дьяками Василием Жуком и Данилой Мамыревым. Находившиеся на немецком дворе немецкие товары, а также все церковные вещи взяты на государя, и ворота немецкого двора заперты на замок.
Ноября четырнадцатого от великого князя литовского неожиданно прибыл в Москву писарь Адам Якубович. Он привез подписанную князем Александром долгожданную грамоту о греческом законе без всяких оговорок и выразил пожелания прислать посольство за Еленой Ивановной к Рождеству.
На это сам Иван Васильевич без посредника и толмача отвечал писарю Адаму Якубовичу:
— Вельми добре, ежели панове к нам по нашу дочерь прибудут на Рождество Христово, дабы нашей дочери Бог дал быть у великого князя Александра за неделю до великого заговенья, до масленой…
Богато одарив посла, государь милостиво отпустил его восвояси.
По разным причинам послы литовские прибыли в Москву за Еленой Ивановной не на Рождество, как просил государь, а шестого января, на Крещенье.
Во главе посольства были пан виленский и наместник гродненский, князь Александр Юрьевич Ольшанский с сыном Станиславом, пан трокский и наместник полоцкий Ян Юрьевич Заберезенский, наместник бряславский пан Юрий Зиновьевич, а с ними лях Киргей из Волынской земли, да Сенька Епимахов, да Дермлинг, коморник великого князя. И были послы у великого князя после праздника Крещенья, восьмого, в среду.
Прием был торжественный. Князь Ольшанский подал верительную грамоту, а пан Заберезинский правил поклоны от великого князя литовского Александра детям великого князя и внуку его Димитрию, да и всем им подарки привез.
После приема у Ивана Васильевича послы были приняты великой княгиней Софьей Фоминичной.
Князь Ольшанский правил поклоны от князя Александра, а пан Ян великой княжне Елене Ивановне подарки от себя дарил. И в тот же день пили и ели у великого князя, а приставом был у них Федор Степанович Яропкин.
В воскресенье, одиннадцатого января, послы были вновь на приеме у Ивана Васильевича, и государь говорил им речь сам:
— Князь Александр и Ян! Яз слышал, что вы говорили мне от лица вашего великого князя, а моего зятя. Он захотел иметь со мной любовь и прочную дружбу, и дочку бы ему яз свою отдал, и даже лист свой нам прислал он, подтвержденный за печатью, что не будет нудить жену свою к рымскому закону, а будет она держать свой греческий закон. И мы, с Божьей волей, то дело с ним и делали и дочку свою за него даем. И вы от нас молвите брату моему и зятю: на чем он нам молвил и лист свой дал, на том бы и стоял, чтобы нашей дщери никоторыми делы к рымскому закону не нудил, а похочет наша дочь приступити к рымскому закону, и мы своей дочери на то воли не даем, а князь бы великий Александр на то ей воли не давал, чтоб меж нас про то любовь и прочная дружба не рушилась. Да скажите зятю моему, когда дочерь наша будет за ним, то он бы нашу дочерь любил и жаловал, доржал бы ее так, как Бог указал мужу жену свою доржать. Да еще скажите, чтобы нас для-ради велел бы поставить своей великой княгине церковь нашего греческого закона у ее хором, чтоб ей близко к церкви ходить, и передайте от нас вашему бискупу и панам вашей рады, чтобы они так внушали вашему князю Александру, и тот бы нашу дочерь жаловал, а меж нас было бы братство и любовь, прочная дружба, доколи Бог даст.
В ответ на эту речь князь Ольшанский упал к ногам Елены Ивановны, а за ним и все посольство, воскликнув:
— Падам до ног ясновельможной пани и просим ее любить и жаловать нашего великого князя Александра.
Взволнованная Елена Ивановна хотела что-то сказать, но только всхлипнула и заплакала.
Иван Васильевич поспешно спросил посла:
— Хочу яз увидеть того, кому навеки отдаю дорогое дитя свое.
— Государь, — ответил князь Ольшанский, — мы привезли с собой лик великого князя литовского, писанный на тонкой кипарисовой доске.
И, раскрыв резной кипарисовый складень, показал в нем лик великого князя Александра.
Взглянув на него, государь увидел красивого, еще безусого юношу.
— Настоящий королевич! — воскликнул он.
Затем, передавая изображение князя Александра своей дочери, государь попытался ободрить ее и рассеять печаль невеселой шутливостью:
— Да глянь ты на него, Оленушка. Такой молодой, а уж великий князь… Лик сей мы собе на Москве оставим, сам же он тобя в Литве ждет, навек твоим милым другом будет…
Государь подошел к Елене, обнял ее, показывая ей жениха, подвел к матери. Потом взял из рук дочери доску и передал ее Софье Фоминичне, молвив дрогнувшим голосом:
— Погляди и ты, матерь, на зятя своего…
Софья Фоминична заплакала, а государь поцеловал дочь, прощаясь с ней, и благословил ее. Послы литовские снова преклонили колена пред венценосными родителями невесты и, почтительно поцеловав им руки, отбыли к себе на посольский двор.
Вечером того же дня пригласил Иван Васильевич все посольство к себе к столу, а после стола посылал своих бояр поить послов на их подворье.
В понедельник послы были у великого князя, но принимали их сын боярский Борис Васильевич Кутузов и дьяк Курицын.
Государь велел спросить:
— Кто будет венчать великого князя?
— Великого князя, — ответил пан Ольшанский, — будет венчать наш бискуп, а великую княжну будет венчать митрополит, а не будет митрополита, то владыка.
В подтверждение этих слов князь Ольшанский дал грамоту от великого князя литовского на имя Ивана Васильевича.
Боярин Кутузов воспользовался случаем и напомнил о просьбе государя прислать к нему жену Федора Ивановича Бельского, а дьяк Курицын напомнил об обещании прислать в Москву мать князя Михаила вяземского и его детей.
Князь Ольшанский обещал передать эти поручения великому князю Александру.
— Государь наш, великий князь Иван Василич, — сказал в заключение дьяк Курицын, — просил передать вам, что завтра, во вторник, он будет с семейством в храме и приглашает вас тоже быть у обедни. После обедни хочет он проститься с дочерью и с вами, панове ясновельможные.
Послы поблагодарили государя и отбыли к себе на посольское подворье.
