— Прыгнул, — сказал я. — Гаси костер.
Красный огонек подтверждал прыжок. Петрунин начал затаптывать костер. Я напряженно всматривался в звездное небо и наконец заметил в нем купол парашюта и болтающуюся на стропах человеческую фигуру.
Доктор не мог похвастаться точностью приземления. Его сносило к деревне, и я побежал.
Он опустился шагах в четырехстах от огня, упал животом на землю и остался лежать неподвижно. Я подходил, мигая фонариком, но он не поднимался. Я решил было, что Доктор ушибся или потерял сознание, но тут же услышал, как щелкнул затвор пистолета. Доктор готов был ко всяким случайностям.
— Кто? — повелительно крикнул он, когда я остановился от него в двух шагах.
— Хомяков, — ответил я. — Вы не ушиблись?
— Как будто нет.
— Ну вот и великолепно! А помните, как вы боялись прыгать?
— Было, было… — И Доктор упругим движением вскочил на ноги.
Я осветил его лучом фонарика. На нем была армейская шапка-ушанка с вдавлинкой вместо звезды, стеганый ватный костюм и солдатские кирзовые сапоги.
— Выключите фонарь, — сказал он мне и протянул руку. — Здравствуйте, Хомяков! Жребий брошен! Точь-в-точь, как в американском кинобоевике…
Я почувствовал, что рука Доктора по-прежнему была в тонкой перчатке. Доктор сунул пистолет в карман.
Я спросил:
— Кто вас провожал?
— Гауптман… А кто там вытанцовывал над огнем?
— Один из тех шести, — ответил я. — Он достал машину. Сам за шофера. Он сейчас подойдет.
Доктор угостил меня сигаретой, осветил зажженной спичкой мое лицо и спросил:
— Куда мы сейчас?
— В Москву. Куда же еще? Я ведь сообщил, что все подготовил.
— Понимаю, понимаю. — И он, пыхтя дымом, поглядел по сторонам.
Подошел майор Петрунин.
— Познакомьтесь, — предложил я.
Доктор протянул руку, не называя себя, и лишь промолвил:
— Очень приятно.
— Звонарёв, — отрекомендовался Петрунин.
— А как с парашютом? — спросил Доктор.
Я сказал, что оставлять здесь парашют нельзя и что его придется захватить с собой, а по дороге где-нибудь припрятать. Доктор согласился. Петрунин скатал парашют, затиснул его в мешок из-под пакли и взвалил на плечо. Мы тронулись к деревне.
— Значит, прямо в Москву? — спросил Доктор.
— Сначала зайдем в деревню, — ответил я.
— А зачем? — поинтересовался Доктор.
— Машина наша стоит у отца Звонарёва.
— А как там?
— Это что-то на вас не похоже, Доктор, — усмехнулся я. — Деревушка глухая, в девятнадцать дворов. Остались одни бабы да деды…
— Оно конечно, — бодро ответил Доктор, но тут же спросил: — А нас по дороге в Москву не прихлопнут на контрольных пунктах?
— Мы ночью не поедем, а днем не проверяют.
— А где же мы будем торчать до утра?
— У отца Звонарёва.
— Удобно?
— Удобнее и быть не может, — вмешался в разговор Петрунин. — Старику моему уже за восемьдесят стукнуло, и он глух, как доска.
Немного помолчали, потом я спросил:
— Что нового на станции? Все живы?
— Там всё по-старому, вот у вас тут дела неважные…
— Именно?
— А Саврасов? Завалился?
— Тут уж я ни при чем. Без меня это стряслось.
— Идиотина! — сказал Доктор. — Денег ему не хватало!.. А Брызгалова не отыскали?
— Нет.
— Ну этого-то я найду, — уверенно заявил Доктор.
«Едва ли», — подумал я.
Подходя к деревне, Доктор осведомился:
— Радист Курков далеко?
— А что?
— Надо же отстучать Гюберту.
— Всё сделаем. К обеду господин Похитун доложит гауптману телеграмму.
Когда вошли в деревню, Доктор заметил:
— Действительно, медвежий уголок. Тут можно целый десант высадить, и никто не почешется. Сказано, Русь-матушка…
У дома председателя колхоза я предупредительно пропустил Доктора вперед и сказал:
— Сюда… вот сюда…
Доктор толкнул дверь, вошел в освещенную комнату и тут же, без команды, поднял руки: на него в упор смотрели три пистолетных ствола.
33. НОВОСТИ
К моменту прибытия Доктора люди полковника Решетова проделали большую работу. Помимо Саврасова и Брызгалова, были выловлены и разоблачены еще шесть вражеских агентов, переданных Гюбертом под мое начало. Многое сообщил Курков, явившийся с повинной и не пожелавший работать на врага.
Доктор не стал запираться. Умный, умудренный многолетним опытом, искушенный в делах разведки, он понял сразу, что попался крепко. Он избрал правильный путь, решил признаться во всех своих преступлениях и хотя бы частично искупить этим вину. И он признался. Он вывернул себя наизнанку. Прежде всего он собственноручно написал, по выражению Решетова, свой «послужной список», а потом принялся за Габиша, Гюберта и остальных.
Он не пытался смягчить свои преступления, дал себе убийственную характеристику, но не пожалел красок и для своих шефов. Они предстали перед нами во всей своей красе.
То, что удалось разведать мне за время пребывания в «осином гнезде», составило лишь крохотную долю того, что сообщил Доктор. Он выдал серьезную шпионскую группу Бурьянова, о которой я не мог даже подозревать. Он сообщил о том, что станция Габиша проводила широкую вербовочную работу среди предателей и пособников оккупантов и сейчас подготавливает из них три группы шпионов и диверсантов для подрывной работы на нашей территории.
Доктор назвал их имена и фамилии, а также известных ему агентов, в разное время переброшенных за линию фронта.
Он вернулся к прошлому, к довоенным годам, выложил историю с Робушем и сказал, что на нашей территории должна существовать еще одна небольшая, но строго законспирированная шпионская группа, созданная самим Гюбертом при первом его визите в Советский Союз.
