примерял каждую детальку, страховался от всякой случайности… Ветер времени сметает все расчеты, все обращает в песочные замки. Даже прогноз самого проницательного из мудрецов не будет стоить и гроша ломаного, пока не пройдет проверку временем.
Никому не дано предугадать непредсказуемое.
Может быть, это и к лучшему. Когда жизнь укладывается в определенные рамки, ее уже нельзя назвать жизнью в полном смысле этого слова. Только неживое в точности повторяет самое себя. И даже в мире мертвой природы существует уровень, на котором торжествует принцип неопределенности.
Непредсказуемость — это не только наличие множества вероятных путей развития. Это прежде всего принципиальное отрицание возможности абсолютно точного прогноза.
Никто не может знать, сколько лет ему осталось прожить, никто не способен точно рассчитать все последствия того или иного поступка. Это находится за пределами опыта. Ученые, занимающиеся историей, — это те люди, которым подобная истина должна быть особенно близка: как ни странно, именно они чаще других берутся за составление прогнозов.
Человека, который способен спланировать поведение какой-то разумной общности — например, человечества — на какой-то долгий, соизмеримый со столетиями срок, нельзя назвать человеком. Это, скорее, проявление какой-то стихийной, может быть, божественной силы…
Глава 20. ПЕРВОДВИГАТЕЛЬ
Хорн открыл глаза. Свет, падавший на ее лицо, был мягок и золотист. Что-то холодное и влажное упало на щеку — это ощущение окончательно привело его в чувство.
Теперь он ясно понял, что свет — это всего лишь отражение чего-то милого, обладающего чертами прекрасного… Чье-то личико склонилось над ним, знакомое и манящее. Вот этот образ и отливал золотом. Он не сразу догадался, кто склонился над ним, а когда понял, то побоялся шевельнуться, чтобы не спугнуть чудесное видение.
Хорн быстро сел, голова сразу пошла кругом. Острая боль ударила в виски. Он резко откинулся назад — перед глазами поплыла каменная необработанная стена, плавно переходящая в сводчатый потолок. Потом в поле зрения опять вплыло знакомое лицо. Выходит, это не сон, не бред…
— Подожди немного, сейчас тебе станет получше, — сказала Вендре. — Боль прекратится.
— Что случилось? — спросил Хорн.
— Людей Душана разогнали, но в»момент схватки пуля продырявила твой шлем и ты наглотался газа. Он не опасен, просто на время выводит из строя.
Наемник теперь уже более внимательно и цепко оглядел помещение, в котором находился. Правильно, все тот же аппаратный зал, забитый пультами управления, щитками, кабелями, печатающими аппаратами… Вокруг лежали люди — некоторые были мертвы, но большинство ранены. Кое-кто валялся без сознания.
— Что с Сэйром? — слабым голосом спросил Хорн.
— Он жив. Сэйр вместе со своими ребятами выкуривает последних агентов Душана. Они разбежались по катакомбам. Он просто замечательный человек.
Теперь прошлое полностью восстановилось в его памяти. Возникла картинка: вот Сэйр, ворвавшийся на командный пункт со своими людьми; первый залп, воющий полет пуль, его собственная очередь, которую он пустил в сторону агентов службы безопасности; затем подскочившее безмолвие и чернота. Он даже не пытался справиться с ними. Не успел…
— Если бы ты знала все, что здесь произошло. — Хорн повел головой, чтобы окончательно сбросить вялость. — И вообще, — он повел рукой, — что там наверху, ты в курсе?
— По самым последним сведениям, полученным Сэйром из верхнего командного пункта, следует, что организованное сопротивление сторонников режима подавлено. Кое-где еще возникают случайные очаги сопротивления, перестрелки. Отмечены случая мародерства и вспышки преступности, однако они быстро подавляются перешедшими на сторону восставших частями. — Она сделала паузу и потом добавила: — В основном, моими… Хотя многие из прежних служб охраны директоров организованно выступили против Душана…
— Что с ним?
— Он жив, захвачен в плен. Посажен в клетку здесь, в катакомбах, — она кивнула в сторону дальнего конца аппаратного зала. В общем-то, разглядеть что-либо в том конце было невозможно — все терялось в полутьме.
— Меня увезли на Ванти, — неожиданно сказал Хорн. Вендре часто закивала, словно уверяя его, что она знает о причине его такого долгого отсутствия. Словно верит, что если бы мог, он тотчас пришел к ней на помощь.
— Я знаю. — Она вдруг сглотнула и прерывающимся голосом добавила: — Мне Сэйр рассказывал. Он еще поведал, как вам удалось совершить оттуда побег. Это просто ошеломляюще, просто слов нет!..
— Люди сделали то, что они вынуждены были сделать. Иначе всем пропадать… — Хорн пожал плечами.
— Ну, это все говорят, — ответила она. — Почему ты сам решился на это? Ведь пошел на верную смерть…
Полная ясность в голове не принесла Хорну облегчения — теперь его охватила томящая, неодолимая и даже мучительная волна нежности к этой женщине. Легче было вдали мечтать о ней. На Ванти, например, где она казалась совершенно недостижимой. Но вот здесь, рядышком, касаясь ее руки… Это была пытка. Он даже взгляд не мог в сторону отвести, и ему было не по себе оттого, что он не знал и не мог знать, что сейчас написано на его лице. Вдруг что-нибудь обидное для Вендре? Или наоборот — равнодушие и бесчувственность. Он очень любил эту женщину, мечтал, чтобы она стала его, но вовсе не потому, что стремился обладать ею. Да, конечно, этого тоже жаждал, но больше всего на свете ему хотелось защитить ее. Сделать все, чтобы даже тень печали не пала на ее лицо.
— Мне показалось, что ты нуждаешься в моей защите, — наконец твердо выговорил он.
Она отвела взгляд в сторону:
— Ты искал меня, чтобы убедиться в этом? С этой целью и отыскал на празднике, когда убил моего отца?
— Тогда я еще не знал тебя, — ответил Хорн. — Увидел в первый раз и…
— Зачем же ты сделал это?
— Потому что мне заплатили, — честно ответил Хорн.
— Я так и знала. Другое дело, если бы ты мстил отцу и Эрону. Или совершил покушение из каких-либо романтических соображений, под влиянием жажды справедливости. Какая пошлость — за деньги… Хотя я рада, что ты не стал лукавить.
Она поднялась и уже совсем было собралась уйти, однако Хорн успел схватить ее за руку:
— Подожди! Я ничего не прошу, только постарайся понять меня.
Она остановилась, повернулась к нему.
— Если ты считаешь, что твой отец являлся человеком в общепринятом смысле этого слова, — сказал Хорн, — то ты ошибаешься. Для близкого окружения он, возможно, таковым и был, но для подавляющего большинства населения империи это прежде всего был символ, непременный атрибут власти, ее воплощение. А символы и кумиры не могут испытывать боли, страданий. Это такие вещи, которые можно разбить, перекрасить, вознести над толпой, сбросить в грязь, истоптать. Когда в этом обнаруживается необходимость… Став Генеральным управляющим Эрона, твой отец утратил признаки живого человека… Но это, — переведя дух, продолжал Хорн, — только часть вопроса. Чтобы понять все в совокупности, ты прежде должна понять, кем я был, каково мое происхождение, в каких условиях вырос.
Хорн начал захлебываться словами, он уже не мог остановиться. Выложил все: и про созвездие Плеяд, и про свою жизнь там. О родителях и их гибели, о поступлении на военную службу, о разгроме их космического флота. О горечи, отчаянии и ненависти к самому себе, которые он испытал, согласившись поступить в гвардию Эрона. О предложении стать наемным убийцей… О том, что ему стоило добраться до Земли, о путешествии по пустыне, о встрече там со стариком Ву и удивительным существом Лил. О путешествии через туннель и прибытии на Эрон, о том, что случилось на этой, обшитой стальной оболочкой планете.
Она слушала его внимательно, с горечью, написанной на лице — уголки губ были опущены вниз, —
