— Отступать поздно. Я, конечно, поеду… Я никак не предполагал, что вызовут и меня, иначе я бы запросил командира.
— А без его разрешения нельзя? — И Валя многозначительно посмотрела на Кузнецова.
— Решу все на месте, — ответил ей Николай Иванович.
Около четырех часов дня по центральной улице Ровно, названной немцами Фридрихштрассе, ехали в экипаже Валя Довгер, Пауль Зиберт и Шмидт. У ног Шмидта мирно сидела овчарка, та самая овчарка, которая «чуяла партизан за километр».
Николай Иванович был одет в блестящий парадный мундир. На кителе были наколоты и нашиты все заслуги и отличия: значок члена гитлеровской партии, ленты, которые указывали, что Зиберт дважды ранен в боях, и два ордена железного креста. Парадные сапоги начищены до блеска. На новеньком поясе, с левой стороны, пистолет в кобуре. В кармане — второй пистолет на боевом взводе. Валя была в темном платье с креповой нашивкой на рукаве — знак траура по убитом отце. Еще раньше мы снабдили ее справкой от имени фельджандармерии, что «ее отец погиб от рук партизан».
На козлах, натягивая вожжи, сидел кучер. Это был Гнедюк. В кармане у кучера — пистолет, под сиденьем — несколько противотанковых гранат.
Дома вдоль улицы, по которой ехал экипаж, были сплошь заняты немецкими учреждениями и заселены немецкими чиновниками. В конце ее помещался рейхскомиссариат — управление наместника. Рядом с рейхскомиссариатом, в тупике за высоким забором с колючей проволокой, находился особняк — дворец Коха.
Экипаж остановился у дворца.
Вдоль забора прохаживались автоматчики-эсэсовцы.
Шмидт, торопясь, вышел из экипажа и подошел к караульному помещению.
— Пропуска для господина обер-лейтенанта Пауля Зиберта и фрейлейн Валентины Довгер готовы? — спросил он через окошко у дежурного по охране.
— Так точно, — ответили ему.
Зная лично Шмидта, дежурный подал Кузнецову и Вале пропуска, даже не спросив документов.
Эсэсовец откозырял и пропустил всех троих за ворота.
Дворец Коха находился в огромном саду. Залитые солнцем дубы, липы, клены бросали тень на асфальтированную дорожку. Кусты сирени наполняли ароматом воздух. Садовники возились над цветочными клумбами и у плодовых деревьев.
Помимо большого особняка, на территории дворца было выстроено еще несколько домиков — здесь размещалась охрана и прислуга Коха. Все это и много других мелочей успел заметить опытный глаз Кузнецова.
— Прошу вас пройти прямо к адъютанту, а я пойду сдавать собаку, — сказал Шмидт, указав Зиберту на парадное крыльцо.
— Ты будешь стрелять? — задыхаясь от волнения, спросила Валя.
— Если буду уверен, что убью, — ответил Кузнецов.
Адъютант Бабах любезно встретил посетителей и проводил их на второй этаж, в приемную Коха.
— Садитесь, пожалуйста. Гауляйтер сегодня в хорошем расположении духа, — улыбаясь, предупредил он. — Сейчас доложу о вашем приходе.
И Бабах скрылся за тяжелой дверью.
В приемной в ожидании вызова молча сидели несколько офицеров. Среди них два генерала в полной форме. Не успели Валя и Кузнецов осмотреться, как адъютант вернулся.
— Прошу в кабинет рейхскомиссара, — обратился он к Вале. — А вас, герр обер-лейтенант, попрошу подождать.
У Вали кругом пошла голова. Не выдаст ли она себя? Позовут ли потом Кузнецова? Будет ли он стрелять в Коха? У двери она обернулась и посмотрела на Николая Ивановича. Тот, сидя в мягком кресле, как ни в чем не бывало вполголоса о чем-то говорил с соседом — капитаном.
Адъютант открыл дверь кабинета, пропустил Валю, закрыл дверь и сам остался в приемной.
Валя сделала лишь шаг вперед, как к ней в два прыжка подскочила огромная овчарка. Валя вздрогнула от испуга.
— На место! — раздался громкий окрик на немецком языке.
Собака отошла прочь. Тот же голос предложил Вале:
— Прошу садиться.
Испуганными глазами посмотрела Валя на говорившего. За столом она увидела большого, полного человека с усиками «под Гитлера», с длинными рыжими ресницами и догадалась, что это и есть Кох.
Стол Коха был поставлен в кабинете углом, вплотную к нему примыкал перпендикулярно другой, длинный стол. За этот стол и пригласили ее сесть. Между нею и Кохом с двух сторон сидели охранники, у окна поодаль — еще один. У ног Коха лежала овчарка.
«Боже, какая охрана!» — успела подумать Валя, но тут же услышала вопрос.
— Почему вы не хотите поехать в Германию? — спрашивал Кох, глядя не на Валю, а на лежавшее перед ним заявление. — Вы девушка немецкой крови и были б очень полезны в фатерланд. Чтобы победить большевиков, надо работать всем.
При последних словах Кох вскинул глаза на девушку и во время всего дальнейшего разговора уже смотрел на нее в упор.
— Моя мама серьезно больна, а сестры малы, — пересиливая волнение, стала объяснять Валя. — После гибели моего любимого отца я должна зарабатывать для всей семьи. Прошу вас разрешить мне остаться в Ровно. Я знаю немецкий язык, русский, украинский, могу и здесь принести пользу Германии.
— А где вы познакомились с господином Зибертом?
— Познакомились случайно, в поезде. Потом он часто заезжал к нам по дороге с фронта. Мы с ним помолвлены, — добавила Валя смущенно.
Кох несколько минут беседовал с Валей. Он поинтересовался, с кем еще из немецких офицеров она знакома. Когда Валя назвала в числе своих знакомых не только сотрудников рейхскомиссариата, но и гестапо, Кох, видимо, был удовлетворен.
— Хорошо, идите, — сказал Кох и, обратившись к охраннику, резким голосом приказал позвать обер- лейтенанта Зиберта.
Ни одним словом Валя не могла перемолвиться с Кузнецовым. Они только посмотрели друг на друга: Валя — испуганно и вопросительно, Кузнецов — ободряюще.
— Хайль Гитлер! — переступив порог кабинета и выбрасывая руку вперед, провозгласил Пауль Зиберт.
— Хайль! — ответили за столом.
Овчарка зарычала, но Зиберт и бровью не повел.
Кох жестом показал вошедшему кресло, где перед этим сидела Валя.
— Где вас наградили крестами? — спросил Кох.
— Первым — во Франции, вторым — на ост-фронте, герр гауляйтер, — ответил Кузнецов.
— Что вы делаете сейчас?
— После ранения работаю по снабжению своего участка фронта.
— Какого?
— Курского.
Зиберт полез в нагрудный карман за документом, хотел показать его Коху. Но при этом, казалось бы безобидном, движении гестаповцы насторожились. Собака оказалась у ног Кузнецова.
— Не беспокойтесь. Вы ведь показывали документы моему адъютанту?
— Да, конечно.
— Откуда вы родом?
— Из Восточной Пруссии. В сорока километрах от Кенигсберга у моего отца имение.
— Значит, вы мой земляк.
— Так точно, герр гауляйтер.
