зверьку некуда, и белка, пометавшись, прижалась к стволу и замерла.
— Спускайся, спускайся, дурочка! — ласково звал ее Фома Филимонович. — Ишь какая крохотулька! Ну, спускайся же, а не то я сам доберусь до тебя.
Только теперь я убедился, что Фома Филимонович ни о чем не знает и никакая опасность нам пока не грозит. Я взял Логачева за руку, и мы вышли из засады. Старик тотчас же повернулся к нам лицом.
— О! Кондрат, Миколка! Смотрите! — И Фома Филимонович показал на белку. — Словим? Это Таньке. Она страсть как любит всяких зверюшек. Ну-ка, Миколка, ты половчее меня…
Теперь у меня окончательно рассеялись все сомнения. По настроению Фомы Филимоновича было ясно, что в осином гнезде не произошло ничего непредвиденного для нас.
Логачев положил на землю автомат и полез на березу. Видя опасность, белка тоже стала взбираться повыше. Наконец белка достигла самой верхушки. Дальше лезть было некуда. Она дрожала и поглядывала на приближавшегося врага.
— Смотри не сорвись, — предупредил я Логачева.
Но все окончилось благополучно, если не считать двух-трех укусов, которыми наградила белка Николая, когда он ее схватил и сунул за пазуху.
Мы разглядывали зверька, погладили его шерстку. И по совету старика Логачев опять спрятал ее за пазуху.
— Вот девка-то будет рада! Приручит ее… До войны она пару выходила, я ей из лесу принес. Забавные были… — проговорил Фома Филимонович и, сразу переменив тему и напустив на себя строгий вид, обратился к нам: — А кому же это зуботычки полагается надавать, а? Кто заставил меня понапрасну трясти кости прошлый раз? Над кем мне расправу учинить? Ты? — кивнул он на Логачева.
Тот покачал головой.
— А кто же: Семенка, Мишутка?
Мы молчали. Я не знал, как сообщить Фоме Филимоновичу о смерти Семена. Держать же старика в неведении было совершенно невозможно.
И я прямо сказал:
— Семена, Фома Филимонович, уже нет… Семен погиб!.
Что-то дрогнуло в лице старика. Он отступил на шаг и, уставившись на меня, спросил:
— Ты… ты что мелешь, Кондрат?.
Руки Фомы Филимоновича повисли, точно плети, он побледнел и, словно еще не веря тому, что услышал, сказал неверным голосом:
— Как погиб? Почему ты молчишь?
Я коротко рассказал о случившемся.
Фома Филимонович опустился на землю, схватился за голову и заплакал:
— Как сына родного любил!. Он был ближе сердцу моему, чем кора дереву… Семенушка, голубчик!. Закопала Танюшка свое счастье в землю… — бормотал он.
Я взял старика за плечи и заставил подняться:
— Мужайся, крепись, Филимоныч. Не тебе одному тяжело — и Тане, и мне, и всем… Что ж теперь плакать — поздно!
Фома Филимонович затих, глядя на какую-то точку, и после долгого молчания проговорил:
— Все пройдет, Кондрат… Все стерплю! Дай только опомниться! — Он вдруг сильно затряс головой, как бы стараясь от чего-то освободиться, и сказал жалобным голосом: — Нельзя же так враз — и забыть Семенку… Нельзя!.
— А мы и не забудем! — твердо произнес Логачев. — Никогда не забудем! И фашистам припомним…
Фома Филимонович грустно покачал головой, думая о чем-то своем.
Чтобы рассеять его немного и отвлечь от мыслей о Семене, я сообщил о наших подозрениях и о том, как мы подготовились к этой встрече.
Фома Филимонович сказал:
— Я никого в тот раз не видел. Я пришел, прождал час и ушел… А теперь мне кое-что ясно.
— Что тебе ясно? — насторожился я.
Оказывается, в день гибели Семена со станции на проческу леса ушли двое солдат, прихватив с собой самого крупного и злющего кобеля, под кличкой Спрут.
— Они вышли раньше тебя?
— Раньше. Их до Ловлино довезли на машине.
— А зачем они поехали в Ловлино?
Несколько дней назад из райцентра на Опытную станцию приезжал гестаповец и сказал, что около деревни Ловлино, в лесу, староста обнаружил зарытый в песок парашют, и коль скоро гестапо не располагало собаками-ищейками, он попросил Гюберта обследовать местность. Гюберт отрядил солдата — проводника овчарки, а второго прислало гестапо. Солдаты уехали и не вернулись.
— Ты знал в лицо обоих? — спросил я.
— Одного знал хорошо, второго видел один раз.
Я предложил сходить к кустам, где мы спрятали трупы.
Фома Филимонович без труда узнал в одном проводника собаки и твердо заявил:
— Это Артур. Он самый…
О приезде гестаповца, обнаружении парашюта и посылке солдат в лес Фоме Филимоновичу рассказал Похитун.
Мы вернулись на полянку. Теперь ясна стала причина появления немцев так далеко от осиного гнезда и так близко к Полюсу недоступности.
— Что же теперь говорят на станции? — поинтересовался Логачев.
— Разное плетут, — ответил Фома Филимонович. — Одни говорят, что солдаты заблудились в лесу, другие — что напали на след, а след их завел далеко. Штейн считает, что они отправились в Раковку и хлещут там самогон. Он обзвонил все окрестные деревни и наказал старостам и полицейским учинить розыск. Да где же теперь искать… — Старик усмехнулся и махнул рукой. Немного погодя он добавил: — Значит, я был здесь, когда все уже свершилось…
— А что случилось, почему ты досрочно пришел? — спросил я.
— На уток готовимся ехать, Кондрат. Вот какое оно дело!
— Когда?
— С субботы на воскресенье.
— В эту субботу?
— Да нет… В будущую. Через девять дней.
— Решили открыть охотничий сезон пораньше? — усмехнулся Логачев.
Старик кивнул головой и заметил:
— Выходит так. Утка еще не везде готова, но ему мало дела до этого. Сказал: «Ищи, чтобы наверняка».
— Нашел? — полюбопытствовал я.
— Есть на примете озерцо… За мной дело не станет. Ну, я и заторопился свидеться. Видишь, Кондрат, как оно оборачивается!. — Фома Филимонович нахмурился(видно, тяжелые мысли опять одолели), помолчал и продолжал: — Тут, однако можно устроить бал-маскарад. Озерцо-то в самой глухомани, а нас, охотников, будет раз-два — и обчелся! Ты смекаешь, куда я клоню? Одно дело — громить их гнездо. Это — стоящее дело, слов нет! А сцапать майора живьем тоже недурно. А?
Я, как говорят в таких случаях, весь загорелся. Так вот почему Фома Филимонович просил о внеочередной встрече!
— Где это озеро? — спросил я.
— От Селезневки версты четыре будет.
— От Селезневки, говоришь? — переспросил я, быстро достал из планшетки карту и разостлал ее на траве.
Да, озеро было обозначено. В двух километрах к востоку от него пролегала лесная дорога на железнодорожный разъезд.
