Действительно, лунный день кончался и, когда тучи рассеялись, солнце стояло совсем низко, как у нас на Земле перед закатом. Значительно усохшее лунное озеро покрылось ледяной корочкой и медленно заносилось мелким крепким снежком. Длинные, почти черные тени острыми клиньями уже тянулись от крутых берегов впадины. Медленно приближалась лунная ночь.
Гура вдруг весело поглядел за снежный простор и сказал с усмешкой:
— Тут, брат, без шубы не погуляешь, а у нас и пальтишек нет. Придется, ничего не поглядевши, на Марс катить…
— Как ничего не поглядевши, — возмутился Ершов, — круг всей Луны облетели, день и ночь видели, лето и зиму, а главное нашли, что воздух, вода и снег есть. Там, говорил профессор, жизни нет, а мы и кусты водяные видели, и пловучих гадин, а ежей этих самых я ногой самолично пинал… Одно только верно, что людей здесь никаких нет, и как им тут жить…
— Верно, — говорит Гура, — правильно, только вот скучно здесь, и от скуки спиться можно. Уж ты сделай милость, на Марс кати, а там и в Москву поспевать надо — боюсь, как бы в лавке меня не сократили за отлучку.
— Я, — говорит Ершов, — с удовольствием, но ждать лунной ночи приходится.
Пообедали с горя, выпили и айда спать в ожидании ночи.
Все же им еще три раза пришлось на Луне пообедать, пока не наступила ночь окончательно, и звезды кругом не заиграли, как жар на черном небе. Две недели без трех дней на Луне просидели. Пробовал было Ершов от безделья по радио с Землей говорить, как с профессором Джоном Айрсом уговорился, да ничего не вышло. Никакого ответа на все вызовы, а кроме того и с Земли никаких признаков вообще не проявилось.
— Досадно, — говорит Ершов, — а хорошо бы это в наши газетки сообщенье катнуть: вот, мол, на Луне, братцы, сидим. Первые куда залетели на зло всем английским Керзонам покойным и живым Чемберленам…
Но Гура опять расстроился.
— Брось, — говорит, — Саша, политику, давай Марс. Винти скорей, что там надобно, — домой пора.
— Ладно, — Ершов сказал и сам к трубе.
Окошко уже закрыли давно, темно совсем в небесном корабле, хоть глаз выколи, только чуть приметная синяя лампочка у трубы искоркой светит Ершову на стрелки. Вертит стрелки Ершов, на значки разные поглядывает, и вот наконец, на экране, что на стене висит, красная звездочка обозначилась.
— Марс это, — обрадовался Гура, — я его сразу узнал. Только все же ты, Саша, проверку сделай. Пусти трубу на большую силу, чтобы каналы видать было…
Ершов согласился и, как только каналы на Марсе показались, повернул главный винт.
— Прощай, Луна, — крикнул он, — опять летим!
ЧУДЕСА И ФОКУСЫ
Теперь все было до невероятности странно. Гура вспоминал, что говорил о разных чудесах профессор, но тогда ему там, на Земле, это казалось просто брехней.
Началось же это все таким образом. Когда часа на три они от Луны улетели, Гура, повернувшись на диване, на котором хотел вздремнуть, вдруг полетел в потолок. Долетев до потолка, он тихонько ударился, и словно пушинка, полетел вниз на диван. С дивана опять в потолок, и пошла канитель: вверх — вниз, вверх — вниз. Конца нет! Со страха у Гуры глотку перехватило, но потом, как заорет. Ершов даже привскочил на стуле и тоже замелькал вверх и вниз, да еще скорей Гуры, так просто и мельтешит в глазах.
Только Ершов мигом в себя пришел, уцепился рукой за скобу на потолке и сразу успокоился.
— Петя, — говорит сквозь смех, — а ты схватись за что-нибудь. Вот, говорил ты тогда профессору, что, дескать, мы не обезьяны, а придется, верно, и по обезьяньему полазать.
Уцепился кое-как и Гура за скобку на диване, и сел и от страха отошел.
— Почему это, — говорит, — нас так кидает?
А Ершов отвечает:
— Не кидает нас, а мы просто вес потеряли, и все, что ни есть в нашей комнате, весу никакого не имеет.
При этих словах он отпустил скобку и повис в воздухе, как мыльный пузырь, — только из стороны в сторону слегка покачивается. Потом достал карандаш и прямо его на воздух положил, и карандаш около него повис.
Гура от удивления глаза протирать стал и, покачнувшись, опять полетел, но не вверх, а вдоль комнаты — к трубе. По дороге посчастливилось ему веревку поймать, но веревка была довольно длинная, и Гура все же лбом припечатался к холодной зрительной трубе, но не ушибся нисколько, так словно холодным ветерком дунуло и назад, в другой конец комнаты, погнало.
Не мало времени они так проканителились, пока не привыкли ловко пользоваться шнурами, скобами, ремнями и прочим. Привыкнув, даже забавляться разными фокусами начали. Они свободно плавали в воздухе, как рыбы в воде, но когда Ершов чиркнул спичкой, чтобы закурить свои любимые папиросы, произошел первый неприятный фокус. Спичка зажглась, погорела несколько мгновений и погасла, не дав возможности закурить папиросу. Ершов чиркнул вторую — то же самое. Так он полкоробки испортил, а все не закурил.
— Что за чорт, — изругался Ершов, — поневоле выходит режим экономии.
Но с Гурой еще чище дело произошло. Пить он захотел. Подкрался он со всеми предосторожностями к графину с водой. Поймал ловко и графин и стакан. Открыл пробку стеклянную и тут же на воздух положил, потому что дело-то уже под самым потолком происходило. Приготовился, словом, — перевернул графин над стаканом и даже облизнулся от жажды, а вода и не думает литься…
Поставил Гура стакан на воздух, уцепился рукой за скобку на потолке да как тряхнет графином. Ну, вода и выскочила сразу, лентой по воздуху распласталась, а потом в большой шар собралась и плавает. Поудивлялся, поудивлялся Гура, а пить-то хочет. Долго он гонялся за водяным шаром, как за бабочкой и, наконец, настиг его на столе.
Шар задел за середку стола и прилип к нему. Гура, уцепившись за край стола, стал пить, слизывая воду под смех Ершова.
…Они свободно плавали в воздухе, как рыбы в йоде…
— Ну, брат, — говорил тот, — мы тут не только по-обезьяньи лазаем, но и лакаем по-собачьи!
— А долго нам до Марса лететь? — спросил жалобно Гура.
— Да с Земли месяца полтора, а с Луны не знаю, как это выходит…
— Неужто нам этак полтора месяца по воздуху плавать?!
— Нет, — успокоил его Ершов, — там в скорости нас начнет Марс к себе притягивать, и все переменится.
Много еще разных чудес с ними случилось, да ко всему они привыкли. Человека теперь уже ничем до удивишь, а потому через два дня они на воздухе превосходно спали и не тревожились.
Заснут себе на диванах, ничего, а только во сне повернется кто покруче — глядь уже под потолком. Ничего — и там спит. Стукнулся о потолок или ткнулся рукой и глядишь, утром под столом проснулся. Так все время по воздуху и летали. Привыкли и тем более, что никогда никаких ушибов не было.
Сколько времени они в таком состоянии были, они не знали, так давно счет всяким дням и часам потеряли. Только вот один раз сидят они, из коробок консервы вылизывают и видят, что все концы веревок и ремней, которые в воздухе, как в воде плавали, загибаются словно живые и к стенке липнут.
…Долго он гонялся за водяным шаром, как за бабочкой, а, наконец, настиг его на столе…
