ГЛАВА ПЯТАЯ
Вернувшись домой через входную дверь, Эдмунд, к своему немалому удивлению, застал в кресле Шейду Горбани с кубком вина в руке. Ящерица устроилась на столике, закусывая мышью.
– Чувствуешь себя как дома, а? – спросил хозяин, отряхивая кепку и вешая плащ с капюшоном у двери.
Потоптавшись на месте, он принялся разуваться. Сапоги из промасленной кожи, с крепкой подошвой, имели особую форму и для правой, и для левой ступни: Тальбот так увлекался прошлым, что был готов носить бесформенную обувь, распространенную вплоть до окончания Средневековья. Приведя сапоги в относительный порядок, Эдмунд поставил их за дверью, в портике: грязь облепляла обувь почти до самого голенища.
– Другие попросту перенеслись бы от гостиницы до дома, – заметила Шейда, пригубив вино, – и только наш Эдмунд решил топать по грязище. Кстати, вино хорошего урожая.
– Я не «ваш Эдмунд», – заметил Тальбот, подходя к свободному креслу перед камином и бросив очередное полено в огонь. Камина не хватало, чтобы натопить такую большую залу, и хозяин подумывал, не установить ли вместо очага гончарную печь. Но решил, что переделка нарушит достоверность периода, а потому пришлось ползимы просидеть перед очагом. – Лозу прислал Чарли, который живет дальше в долине. Наконец-то клонировал несколько саженцев эпохи Меровингов. Оказалось, хорошее вино, а вовсе не бурда, как думают многие. – Кузнец уселся в кресло и вытянул ноги перед камином. – Так чем обязан чести быть удостоенным визита члена Совета? Вы же понимаете, что «наш Эдмунд» звучит несколько натянуто – похоже на королевское «мы».
– Да хватит тебе, Эдмунд, это же я, Шейда, – с горечью произнесла женщина, поглаживая ящерицу, пока рептилия заглатывала остатки мыши. – Ты что, меня забыл? У меня еще была рыжеволосая сестра по имени Даная? Ты же сперва со мной встречался!
Эдмунд улыбнулся, не глядя на Горбани, и вызвал себе стакан вина.
– Ну, давненько это было, верно?
– Это же не я пропала на двадцать пять лет, – парировала Шейда, вновь отпив вина и накручивая на палец прядь волос.
– Да, не ты. Но я так и не понял, в чем причина твоего визита.
– У меня… у Совета… у нас – проблема.
– И ты прибыла к старому реконструктору, как ты тогда сказала, «настолько застрявшему в прошлом, что даже его имя оканчивается на «завр»?
– Да, Эдмунд, я решила навестить именно тебя. – На мгновение Шейда прервалась, но после продолжила: – По нескольким причинам. Во-первых, ты настолько проникся прошлым, что способен его понять, к тому же… к тому же проблема, с которой я столкнулась, не встречалась вот уже две тысячи лет. Еще я решила тебя навестить, потому что ты – лучший из известных мне стратегов. Наконец, прибыла к тебе, как к другу. Мы – одна семья. Я тебе доверяю.
– Спасибо. – Эдмунд не отрывал взгляда от огня. – А я уж было стал сомневаться, помнят ли еще меня.
– Мы все тебя помним, – заверила Шейда. – Тебя не так-то легко забыть. Жить с тобой тоже не просто, но это уже другое дело. Хотела бы попросить никому не говорить о том, что узнаешь. Наверное, я стала слишком осторожной на старости лет…
– В осторожности нет ничего плохого, – пожал плечами Эдмунд. – Хуже, когда ты не в состоянии отличить реальную опасность от вымышленной.
– Ну, мне бы хотелось верить, что я столкнулась с вымыслом. Знаешь Пола Боумана?
– Ну, слышал. – Эдмунд отвел взгляд от огня и взглянул на гостью. – Но кажется, мы никогда с ним не встречались, если ты это имела в виду.
– Мне кажется, Пол замыслил… Ну, в общем, иначе как «переворот» его планы не назовешь.
Рейчел познакомилась с Донной Форсин через Маргарет. Новую знакомую она терпеть не могла. Та только и думала что о моде, и из-за пластики уже походила на мальчика.
Так что с Донной девушка обменялась лишь несколькими словами, после чего направилась в буфет. Зашла внутрь – и застонала: из еды имелось только два блюда на выбор: либо обычные, невероятно острые и горячие кушанья, либо всевозможные шоколадные конфеты.
Девушке не нравилась современная мода на еду «погорячее», а после поедания шоколадок обязательно наберется несколько лишних фунтов, причем в самых неподходящих местах. Как только исполнится восемнадцать, Рейчел сделает себе такую пластику, что станет похожей на зубочистку. Навсегда, что бы ни говорила мать.
– Рейчел! Рейчел Горбани! Как я тебе?
Обладателем тонкого, скрипучего голоса был единорог ростом с крупного пони. Рейчел ухватила кусок протеина, по вкусу чем-то напоминающий свинину (тотчас вспомнилось, как когда-то отец заставлял пробовать мясо опоссума), и с удивлением посмотрела на говорящее существо.
Единорог был, как и полагается, ослепительно белым, с золотыми копытами и рогом и ярко-синими глазами, взгляд которых, впрочем, не был обременен чрезмерным интеллектом.
– Хм, очень… – Девушка осеклась. – Барб, это ты, что ли?
– Да! Нравится?
Барб Бренсон не блистала особым умом и прежде, когда еще не начала совершать одно Изменение за другим. Как правило, Изменения не влияли ни на личность, ни на умственные способности.
Но, видимо, Барб являлась исключением, поскольку Рейчел была уверена: Барб глупеет все больше и больше от Изменения к Изменению.
– Очень мило, Барб. Очень… по-единорожьи.
