Вот так неприметно закончилась театральная карьера Франко Корелли — почти так же неприметно, как и начиналась: тоже в маленьком городке, тоже со второстепенными исполнителями. Певцу тогда исполнилось всего пятьдесят пять лет. После этих выступлений Корелли почему-то стал упорно отклонять все предложения еще где-нибудь спеть, хотя было известно, что он не прекращает занятий и голос его звучит вполне приемлемо для более чем успешных выступлений на сцене.
В Италии тенора снова увидели в 1979 году вскоре после смерти его старшего и нежно любимого друга Джакомо Лаури-Вольпи, когда Корелли приехал на первое вручение премии, посвященной памяти прославленного вокалиста. Но даже здесь Корелли не пел: публике пришлось аплодировать записям Франко, превратившим встречу в концерт, правда, довольно странный — сам тенор так и не согласился спеть ни одной ноты.
В июне следующего года, благодаря настойчивости Лючии Хайнс, жены американского баса и хозяйки ежегодного бала в Государственной Опере Нью-Джерси, Корелли неожиданно для всех согласился выступить. Он спел две итальянские песни, одна из которых, написанная Тости, имела символическое для этого случая название: «Последняя канцона». «Поднялась невероятно радостная суматоха, — пишет Джером Хайнс, — когда публика услышала настоящего Франко Корелли со всей красотой и мощью ничуть не изменившегося голоса… Слух о выступлении легендарного тенора моментально дошел до администрации «Метрополитен Опера», и распорядители театра обратились ко мне со страстной мольбой: 'Как нам снова заполучить Корелли?'».
Но мольбы были безрезультатны. Тем не менее, прецедент появления Франко на концертной эстраде привел к очередному всплеску предложений возобновить карьеру певца. Летом, во время своего пребывания в Италии, Корелли дал несколько интервью, которые тут же были опубликованы. «Франко Корелли: 'Страх прошел, я возвращаюсь, чтобы петь'», — так, например, называлась большая статья, появившаяся в одной из газет. Если верить информации, которая тогда прозвучала, то у Франко были большие планы — он якобы выстраивал целую гастрольную программу.
На самом же деле Франко выступил только через год — сперва на небольшом полудомашнем концерте в Нью-Йорке в марте 1981 года и вскоре — вновь в Нью-Йорке, опять-таки благодаря настойчивости супругов Хайнсов (хотя, может быть, сыграли роль и увещевания Карло Бергонци, который не уставал повторять, что Корелли еще в прекрасной форме, что было особенно лестно слышать Франко, — Бергонци к тому времени удостоился звания «академика вокала»). На этот раз в концерте принимали участие и сам Джером Хайнс, и другой знаменитый бас — Никола Росси-Лемени, его жена Вирджиния Дзеани, прославленный лирический тенор Ферруччо Тальявини. До последнего момента никто так и не был уверен, появится ли Корелли или вновь, как уже часто бывало, откажется перед самым выходом на эстраду. «Наконец, — пишет Роберт Коннолли, обозреватель розенталевского журнала «Opera», — оркестр ушел, на сцену вытащили рояль, и появился Корелли, такой же мужественный, еще более стройный, чем прежде, и нервный, как кот. В программе были заявлены три неаполитанские песни под аккомпанемент оркестра. Корелли начал с «Pecche» Пеннино, и публика затаила дыхание. Он начал петь с осторожностью и был в голосе (пусть и не таком «бархатном», как двадцать лет назад). При этой осторожности тенор все же казался несравнимо более уверенным, чем Корелли десятилетней давности. Затем последовали другие песни. Корелли остался верен самому себе: ноты лились ясные и легкие, и публика, большей частью итальянская, просто безумствовала. Преображение было удивительным: это было похоже на фильм, в котором ты видишь цветок, распускающийся за пятнадцать секунд.
Затем Корелли бисировал пять раз, после каждого из номеров голос становился все более естественным и сверкающим. Невозможно точно сказать, что так подействовало на публику: песни или же глубокая страстная любовь к самому певцу. Самое время было попробовать высокие ноты, которых — Корелли знал это — его поклонники ожидали от него с особым нетерпением. И он поднялся до си-бемоля, при этом звучание его голоса было уверенным, твердым и эмоциональным. Тенор завершил вечер, повторив «L'ultima canzone», причем спел ее даже лучше, чем вначале. Таким образом, можно сказать, что Корелли все еще обладает самым могучим голосом, какой только можно представить, волнующим и будоражащим».
После этого вечера, когда трудно было сказать, чьи эмоции были сильнее — зрителей, вновь обретших почти нетронутый временем голос, который они уже не надеялись больше услышать, или же певца, «разбившего лед» и возобновившего общение с горячей, любящей его публикой, — редложения о возвращении певца на сцену стали еще более настойчивыми.
9 июля 1981 года снова в Ньюарке был организован концерт, который, казалось, давал надежду на возвращение Корелли, которому исполнилось уже шестьдесят лет, к регулярным выступлениям. В концерте звучали преимущественно неаполитанские песни, однако «гвоздем» вечера стала сцена смерти Отелло — «Niun mi tema». Вряд ли было случайным, что Франко исполнил фрагмент из оперы, в которой так ни разу и не выступил. Может быть, он хотел что-то доказать самому себе, а может — дать публике понять, каким бы он мог быть Отелло в театре.
Корелли с каждой новой вещью все больше обретал уверенность в себе. Иногда дыхание его становилось несколько более поверхностным и коротким, чем то, к которому все привыкли, но это с лихвой компенсировалось неподражаемыми замираниями его голоса. Концерт был записан на видеопленку, и мы можем увидеть, в какой отменной форме находился Франко во время выступления, как восторженно его принимали зрители. Вполне очевидно, что при таком звучании голоса Корелли мог бы долго еще выступать на сцене. Но, тем не менее, это было предпоследним появлением Франко Корелли перед публикой с концертом. В ноябре 1981 года, как мы уже говорили, на вечере, посвященном Биргит Нильссон, Корелли спонтанно исполнил «Последнюю песню» Тости, которая на этот раз и в самом деле оказалась последней.
Известно высказывание Энрико Карузо: «Великий артист должен обладать чувством собственного достоинства, которое заставит его своевременно распрощаться с публикой, не дожидаясь момента, когда мир увидит упадок его возможностей».
Можно смело сказать, что эти слова имеют самое прямое отношение к Франко Корелли. Он оставил сцену в полном расцвете сил, не потеряв голоса, не испытав унижения вроде того, которое выпало на долю знаменитого испанского тенора Хулио Гайяре (напомним читателю, что Гайяре в одном из спектаклей в Мадриде дважды «дал петуха» на верхней ноте в романсе Надира* и вынужден был распрощаться со сценой).
* В известном фильме, в котором роль Гайяре сыграл другой великий испанец — Альфредо Краус, — исторический эпизод был переиначен. В киноленте смертельно больной Гайяре находит силы повторить неудачно спетую арию и с блеском берет верхнюю ноту под гром оваций. На самом же деле легендарный тенор XIX века спасовал дважды и в отчаянии крикнул в мертвую тишину зала: «Я кончился!».
Франко не изменил опере и не перешел к оперетте или иным «легким» жанрам, как это вынуждены были сделать певцы, во многом утратившие былое великолепие, но, тем не менее, чересчур привязанные к сцене и публике: достаточно вспомнить Лео Слезака, Мигеля Флету, Джузеппе ди Стефано, а из современных — хотя бы все тех же пресловутых «трех теноров». По свидетельству Марины Боаньо, к моменту завершения ее работы над книгой (конец 80-х годов) Корелли еще продолжал петь, правда, слышать его могли лишь самые близкие люди.
В настоящее время легендарный тенор, как и многие его коллеги, активно занимается педагогической деятельностью, к нему часто ездят за консультацией даже весьма известные певцы. В театр, в отличие, например, от Магды Оливеро, которая в свои девяносто с лишним лет не пропускает ни одного значительного спектакля в «Ла Скала», Корелли почти не ходит, в шумных презентациях и телешоу не участвует. К нынешнему состоянию вокального искусства относится более чем критически и, кажется, это отнюдь не старческое брюзжание. Он продолжает во многом оставаться фигурой загадочной, не имея ни малейшего желания быть на виду у публики или телевизионной аудитории. Он продолжает размышлять об опере, анализирует, вспоминает, слушает как чужие, так и собственные записи.
Вот и нам тоже остается лишь слушать его записи. По счастью, их сохранилось столько, что это удовольствие можно растянуть на многие годы. Интереснее всего, разумеется, записи со спектаклей: на сцене Корелли иногда позволял себе «поиграть мускулами» и продемонстрировать такое вокальное
