Вернувшись, я доложил результаты разведки. В этот момент жители Измаила позвонили в Аккерман и сообщили, что население старается выгнать румын, а они не уходят и даже применяют оружие.
— Надо лететь, — сказал мне полковник Гусев, — надо помочь народу.
Но приближалась ночь, и я отказался, оставив вылет на утро, и полковник Гусев согласился со мной.
На второй день взлетели в составе пяти самолетов, вылетели на Измаил. Бреющим походили над крышами города, вышли на порт, стали пикировать на корабли, пароходы. Корабли задымили, пошли от причала. «Очевидно, сюда придется садиться», — подумал я, на всякий случай присмотрел площадку на окраине города.
— Так и случилось, — говорю я Виноградову, подходя к концу своего рассказа. — После той разведки, на второй день, на рассвете, поднявшись во главе шести истребителей И-16, я привел их на эту площадку. Конечно, шесть человек не такая уж сила, но мы представляли армию великой державы, и наш перелет в Измаил был большим политическим актом: Измаил стал советским.
— А как с депутатством? — спрашивает инженер.
— Все очень просто. В феврале сорок первого года, когда я учился на высших летно-тактических курсах, в мой адрес пришла телеграмма: «Просим дать согласие баллотироваться в Верховный Совет Молдавской ССР от г. Сороки». Я согласился.
Немцы не могли зацепиться за Днестр: активные боевые действия наших войск и весенняя распутица сковали их фронтальный маневр. Если раньше для сохранения арийского духа своих солдат немецкая пропаганда кричала о целесообразном «выпрямлении» линии фронта, преднамеренном отходе на «заранее подготовленные позиции», то теперь уже не кричит, а войска отступают на явно не подготовленные позиции. Под ударами наших войск, утопая в грязи, они постепенно докатились до Прута, переправились через него на участке севернее Яссы — Бугач, еще раз широко шагнули на запад и встали.
В конце апреля 1944 года бои разгорелись за Яссы. Природа здесь как в Бессарабии. Местность холмистая, кругом леса, реки. Живописна низина Прута — будто зеленый ковер. Аэродром тоже как бархатный. Прут неглубок, но весной, заполняя низины и балки, превращается в море.
Полк, в составе которого сражается группа «Меч», прикрывая наши войска, из Каменки перелетел вначале под Бельцы, а теперь сидит в Биволарии, на западном берегу реки Прут, на территории Румынии — союзника немецко-фашистской Германии.
— Друзья! — говорит, выступая на митинге, подполковник Вергун перед строем воздушных бойцов, техников, механиков и младших авиационных специалистов. — Мы на территории вражеской нам страны. Население пока что чуждается нас, оно знает, что натворили войска румын на нашей земле, и ждет возмездия. Но Румыния — наш потенциальный союзник в борьбе с немецко-фашистской Германией, и мы по отношению к мирному населению должны быть гуманными и разумными, мы освободители.
Но первые дни показали, что не все и не сразу поняли то, что сказал замполит. Вернее, поняли только умом, сердце же не хотело мириться, не хотело прощать. Мы знали, каким унижениям, какой бесчеловечной жестокости подвергали советских людей гитлеровцы и войска их сателлитов. И двое солдат не выдержали, нанесли оскорбление местным жителям. Я сказал перед строем полка:
— Это недопустимо. Это не укрепляет, наоборот, ослабляет наши позиции…
В полк приехал суд ревтрибунала, и бойцы, совершившие преступление, угодили в штрафной батальон. Это было жестоко, однако необходимо, а клеймо военного преступника смывалось лишь кровью, или героическим подвигом, или тем и другим одновременно.
На третий и четвертый день после суда, по дороге, недалеко от самолетной стоянки проходила группа раненых, среди них — один из наших механиков. Во время привала с разрешения своего командира он прибыл ко мне и попросил оставить его в полку. Солдат был весь забинтован. Сквозь повязки на голове и руках проступали красные пятна. Он заслужил прощение кровью, и я разрешил ему Остаться в родном для него коллективе. Он сказал, что второй механик погиб.
Находясь на румынской земле, деремся за Бессарабию. Наши войска, овладев плацдармом севернее города Яссы, направили стрелы своих ударов на юго-запад с дальним прицелом на Бухарест. В бой вылетаем по вызову или встречаем врага, барражируя в воздухе. Бомбардировщики летают очень большими группами, от пятидесяти до ста самолетов. Бои идут непрерывно, тяжелые, напряженные. В этом районе появились новые немецкие истребители «Фокке-Вульф-190» и старые румынские — «Арадо», но пилоты полка с ними еще пока не встречались.
На днях ко мне подошел инженер Виноградов и, немного смущаясь, сказал:
— Не могу разобраться. Когда закончилась Курская битва, стало известно, что по числу самолетов преимущество было наше, что мы воевали и прочно удерживали господство в воздухе. В боях за Харьков тоже. Над Днепром — тоже. А что получается? Как ни бой, так наших восьмерка, а немцев — шестьдесят, наших девятка, немцев — восемьдесят…
Естественно, это насторожило меня: если у инженера полка такое понятие, то о техниках, механиках, младших специалистах и говорить не приходится.
— Силен ты, — говорю, — вояка. В технике профессор, а в тактике полнейший профан. Так уж и быть, объясню. Слушай внимательно. А потом расскажи своим подчиненным. И впредь будешь рассказывать. Это заставит тебя почаще ко мне обращаться с подобными вопросами.
Действительно, почему же так получается: немецких бомбардировщиков шестьдесят-семьдесят, а наших истребителей восемь-десять? Да потому что действия малыми группами суть тактики. Малые группы подвижны, маневренны. Ударив противника в лоб, через минуту они уже развернулись и атакуют его или в хвост, или сбоку. Они могут врезаться в строй бомбовозов и, атакуя его, стреляя, развалить буквально в секунды, потому что в общем строю бомбовозы не могут вести даже ответный огонь, рискуя сразить своего же соседа.
И все
— Но вы же сбиваете, — говорит Виноградов.
— Сбиваем. И чем больше, тем лучше. Удачная атака — это гарантия, что налет будет отражен. Представь ситуацию. Девятки бомбардировщиков идут одна за другой. И вдруг появились мы — истребители. Атакуем. В головной девятке один загорелся, второй взорвался, а это возможно, если снаряд попадает в бомбоотсеки. Настроение летчиков второй девятки? Паническое. Каждый ждет, что снаряд попадет именно в его самолет, в его бомбовый люк. Что делать? Побыстрее освободиться от бомб, тем более что это не трудно — кнопку нажал, и все.
— Убедительно, — говорит Виноградов, — теперь понимаю, почему «юнкерсы» ходят огромными группами, понимаю, почему немецкое командование посылает на нас огромные группы бомбардировщиков: надеются, что кто-то из них прорвется и сбросит бомбы на цель.
— Конечно. Летать малыми группами, абсолютно бессмысленно, от них ничего не останется. Вот пример: недавний бой звена Иванова с четверкой Хе-129. Помнишь, чем он закончился? Спасся только один: успел уйти в облако.
— Помню, — подтверждает инженер, — об этом даже писала газета. Заголовок был «Три из четырех». — Помолчал, подумал. Чувствую: не все еще ясно. И точно. Спрашивает: — А как понимать, что над Курской дугой вы однажды летали в составе целого корпуса?
— Верно, — говорю, — летали. Но действовали опять истребители малыми группами: звеном, эскадрильей. Редко — полком. Только раз, на Курской дуге, мы взлетели в составе целого корпуса, но действовали опять же самостоятельно, я знал, что вместе с нашим полком дерутся другие, но даже не видел их. Иначе мы бы друг другу только мешали.
— Все ясно, — улыбается Виноградов, — теперь я подкован во всех отношениях. — Спрашивает — А как летают наши бомбардировщики? — И сам же отвечает: — Вполне очевидно, крупными группами. А немецкие истребители? Малыми, так же, как наши.
— Правильно, — говорю, — потому что хочешь не хочешь — тактика это закон, ему подчиняются все. Другое дело, что тактика не должна быть шаблонной, что она должна развиваться, совершенствоваться,
