значительно большую сложность. Ученые пока не пришли к согласию в вопросе о стоимости денежной единицы, обозначенной в эдикте звездочкой; некоторые считают, что это серебряный денарий, другие – что медный. Если монета серебряная, цены выглядят чудовищно; если медная, они не слишком отличаются от наших. Поэтому медь как материал более вероятна, конечно, если наши предположения о весе и мерах справедливы. Принимая в качестве единицы медный денарий, получаем следующие основные расценки. Фиксированная заработная плата несколько ниже, чем средний уровень, наблюдавшийся во Франции три десятилетия назад (1820 г.), в пересчете она равна 1,25 франка. Сельские работники получали 65 сантимов в день; каменщики, плотники, кузнецы, пекари, обжигальщики извести – 1,25 франка; погонщики мулов, пастухи, водоносы, чистильщики одежды и им подобные – питание и от 50 до 65 сантимов. Что касается учителей, paedagogus (в строгом смысле слова)[6] получал ежемесячно 1,25 франка за каждого подопечного, как и учителя чтения и письма; учителя арифметики и скорописи брали 1,90 франка; преподаватель греческого языка и литературы – 5 франков, столько же – преподаватели латинского языка и геометрии. Цены на обувь были таковы: для крестьян и возчиков – 3 франка; для солдат – 2,50 франка; для патрициев – 3,75 франка; для женщин – 1,50. Естественно, были отклонения в зависимости от качества обуви и искусства мастера. Цены на мясо за один римский фунт в 12 унций: говядина и баранина – около 28 сантимов; мясо молодого барашка и свинина – около 35 сантимов; не будем упоминать разнообразные колбасы, подробно перечисленные в списке, и особые деликатесные кушанья. Обычное вино, считая sextarius[7] за пол-литра, было несколько дешевле, чем сейчас, а именно стоило 20 сантимов. Выдержанное вино лучшего качества стоило 60 сантимов; благородные италийские вина, включая сабинское и фалернское – 75 сантимов. Пиво шло за 60 сантимов, а более дешевая его разновидность – за 5 сантимов. Эти цифры, взятые из расчетов Дюро де ла Маля, без сомнения, занижены, но они демонстрируют истинное соотношение расценок. К несчастью, не приведена цена на пшеницу, являющаяся опорным показателем. В эдикте, без сомнения, даны самые высокие цены, так как изначально требовать их снижения было бы бессмысленно; нас не должно обманывать утверждение Идейских хроник, что «императоры... приказали, чтобы цены снизились».
Из всех нововведений Диоклетиана установление потолка цен, возможно, подлежит наиболее острой критике. На сей раз привычка полностью опираться на государственные средства принуждения подвела его; однако нельзя забывать о благих намерениях императора. О них свидетельствуют новые налоговые списки, которые он велел составить по всей империи в последний год своего правления (305 г.). Наш источник сообщает, что «он повелел измерить земли и утяжелить бремя налогов», но, очевидно, Диоклетиан хотел не просто увеличить сборы, но распределить их тяжесть более справедливо.
В целом правление Диоклетиана должно рассматриваться как одно из лучших и наиболее милосердных, какие когда-либо знала империя. Если относиться к нему без предубеждения, которое вызывают ужасные картины гонений на христиан и искаженные и преувеличенные описания Лактанция, то черты великого правителя предстанут перед нами в совершенно ином свете. Современник, посвятивший ему свой труд, не может рассматриваться как беспристрастный свидетель; тем не менее следует упомянуть, что, согласно биографу Марка Аврелия в «Historia Augusta», Марк был образцом для Диоклетиана в том, что касалось нравственности, поведения и милосердия, и его образ занимал важное место в домашнем культе императора. Более поздний автор также заслуживает цитаты. Старший Аврелий Виктор, который отнюдь не закрывал глаза на отрицательные качества Диоклетиана и был даже настроен враждебно к нему в вопросе о полиции, говорит: «Он хотел быть для всех господином, но был отцом родным; достоверно установлено, что этот мудрый человек хотел доказать, что грозные дела тяготят гораздо больше, чем ненавистные имена». И чуть дальше, после перечисления войн, которые он вел: «С неменьшей заботой была урегулирована справедливейшими законами и гражданская служба... Наряду с этим много внимания и забот было уделено снабжению столицы продовольствием и благосостоянию плательщиков податей; повышению нравственности содействовали продвижение вперед людей честных и наказания, налагаемые на преступников». И наконец, в связи с отречением, Виктор заключает: «Хотя люди судят об этом по-разному и правду нам узнать невозможно, нам все же кажется, что его возвращение к частной жизни и отказ от честолюбия свидетельствуют о выдающемся характере».
Кроме того, этот полновластный правитель, силой отобравший свою страну у узурпаторов, оказался достаточно великодушен, чтобы покончить с политическим шпионажем. По-видимому, он полагал, что столь надежно защитил свою власть, разделив ее с другими, что уже не нуждается в подобных услугах. Во всяком случае, политической разведкой в то время занималось такое учреждение, которое само по себе представляло опасность для власти. Изначально frumentarii[8] занимались снабжением армий; позднее они стали связными, и наконец им стали поручать передавать и выполнять разные сомнительные приказы. Они выродились в клику, которая, сочиняя ложные обвинения и угрожая ложными обвинениями, шантажировала наиболее уважаемых граждан, большей частью жителей отдаленных провинций. О них не так много известно, но можно предположить, что они совершали свои преступления с огромным размахом. Это была банда негодяев, имевших протекцию в верхах, каждый из которых покрывал и поддерживал другого, подслушивал и использовал в своих целях любой мало-мальски подозрительный каприз императоров; и еще они с высоты своего положения терроризировали древние почтенные рода в Галлии, Испании, Сирии и заставляли их жертвовать всем, чтобы не быть разоблаченными как участники воображаемого заговора. При Константине, хотя он все время выказывал свою ненависть к наушникам, все это возродилось, но уже под другим именем. Презренную роль приняли управители императорских перевозок, назвавшиеся agentes in rebus или veredarii.
В прочих отношениях деспотии римских императоров не было свойственно то болезненное внимание к мелочам, – когда регламентируется каждая деталь, в том числе и культурной жизни страны, – которое так портит современное государство. Власть императоров, столь ненавидимых за то, что они пренебрегали судьбой отдельной личности, что взимали жестокие налоги, что не могли толком обеспечить общественную безопасность, – эта власть вынуждена была заниматься лишь самыми насущными вопросами, оставив в покое провинции, которые некогда подчинила, залив их кровью. С другой стороны, правительство часто не вмешивалось в их дела даже тогда, когда имело такую возможность. Таким образом, неизбежно сохранялись и умножались не только местные, но и сословные различия. В число аристократов, освобожденных от налогов, входили, в частности, сенаторские рода, учителя и врачи, назначенные государством, и некоторые другие категории населения, к которым отнесли в конце концов и христианских священников. Нечего было и думать о новой, жизнеспособной организации управления; даже такой правитель, как Диоклетиан, мог надеяться лишь сохранить прежние границы империи и постепенно изжить нарушения внутри них.
Глава 3
ЗАПАДНЫЕ ПРОВИНЦИИ И ПРИЛЕЖАЩИЕ ОБЛАСТИ
На неполноту обобщений, касающихся многих важнейших проблем поздней Римской империи, было указано в предыдущей главе. Недостает основного – знания ситуации в каждой отдельной провинции. Разрозненные указания историков, большое число дошедших до нас документов, художественные тексты, имеющие историческую ценность, предоставляют нам много конкретных и ценных сведений как прямо, так и косвенно, но наличие огромных невосполнимых пробелов не может не повергать в уныние. Поэтому здесь мы сможем только собрать, отступая от главной линии повествования, значимые факты, касающиеся тех провинций, которые, будучи подобны открытым ранам на хилом теле внешней политики Рима, так или иначе, потребуют пристального внимания. Прежде всего мы обратимся к тогдашней Галлии, с судьбой которой была тесно связана судьба Британии.
Великие тираны Галлии некогда отважно защищали запад от вторжения германцев. Но насилие, неизменно сопутствовавшее их восхождению на престол, постоянная борьба с иноземцами и, наконец, гражданская война между приверженцами Тетрика и сторонниками италийских императоров, окончанием которой стал поход Аврелиана в Галлию и битва при Шалон-на-Марне, – все это привело к тому, что всеобщая нищета выросла до непереносимых размеров и пали все политические и нравственные ограничения. Возобновлена была борьба с франками и алеманнами; последние были разбиты при Виндише военачальником Констанцием Хлором при Аврелиане (274 г.), в день, когда родился его сын Константин. Но победы, казалось, только призывали из-за Рейна новые полчища этих юных и не ведающих усталости народов. Способные офицеры уже не могли добиться желаемого, спаивая посланников до положения риз и выпытывая у них все секреты. Варваров более не впечатляла рассчитанная пышность высочайших
