Дело не так просто, как говорили Юсси и Пентти. Они: сказали, что я должен поступить либо так, либо так. В том-то и загвоздка, что тут есть тончайшие нюансы и элементарное решение не годится.
В современном мире люди стараются закрыть глаза на нюансы. Всё хотят истолковать упрощенно. А если ты стар и у тебя есть свои представления, которые ты весь век чинил, штопал и латал? Попробуй-ка откажись вдруг от них и окунись прямо в новый, чуждый мир. С ума сойдешь. Но, видно, придется. Или уж надо держаться за старое и не бояться, что дадут по загривку.
— А ведь Юсси советовал забыть всю эту историю.
— Что ты там бормочешь? — спросила Кристина из соседней комнаты.
— Просто так.
— Мне пора на заседание... Может, сделаешь бутерброды для Эсы, он за ними зайдет... Слышишь, не забудь бутерброды для Эсы. До свидания.
Он и ухом не повел. Но едва Кристина закрыла дверь, как он бросился в прихожую и схватил куртку.
— Ах да, бутерброды для Эсы,
Он пошел в кухню, вырвал лист из записной книжки и написал, повторяя вслух:
ЭСА, ЧЕРТ ПОБЕРИ ТВОИ ЗАВТРАКИ, ЕСЛИ ТЫ САМ ЛЕНИШЬСЯ ИХ ПРИГОТОВИТЬ. МАТЬ НА ЗАСЕДАНИИ. БУДЬ ЗДОРОВ. ОТЕЦ.
Положив записку посредине кухонного стола, он ушел.
— Вези куда-нибудь в кабаре, — бросил он шоферу.
Шофер нажал на газ, и машина сорвалась. Минут через десять они остановились.
— Вот одно из них. Мне обождать?
— Зачем?
— Если столики заняты.
— Пускай, не надо ждать. Сколько с меня?
Он расплатился и через двойные двери прошел в вестибюль.
— Добрый вечер.
— Вечер добрый.
— Свободные столики есть?
— Посмотрим, может, и найдем, — сказал портье, взглянув, как он одет.
Из зала донеслись звуки, похожие на музыку. Во всяком случае, их издавали музыкальные инструменты. Когда ему открыли дверь и он втиснулся в зал, там клубились запахи дешевого табачного дыма, вина и пота, звякали приборы, гудели голоса. Посреди зала танцевали. Круг для танцев был так мал, что танцующим приходилось плотно склеиваться друг с другом, чтобы удержаться на скользком круге. Контрабас гулко кашлял: тум, тумп, тумп.
— Вот здесь, будьте добры, — сказал метрдотель и указал на столик.
Это был столик на четверых. За ним уже сидел один посетитель.
— Я... — начал было он, собираясь сказать, что хочет отдельный столик. Но метрдотель его прервал:
— К сожалению, все столики заняты, придется посадить вас здесь, если не возражаете.
— Спасибо.
Он сел и представился мужчине, сидящему визави:
— Добрый вечер. Окса.
Когда он протянул руку, сосед, который с трудом сообразил, что ему следует поступить так же, буркнул что-то в ответ и протянул через столик свою пятерню.
— Что прикажете? — спросил официант.
— Одно виски и простую воду со льдом, без соды... Вы разрешите вас угостить?
— Отчего же нет, если поднесете, — отвечал сосед и пачку папирос, вытащив из кармана, протянул ему;
— Угощайтесь.
— Нет, спасибо... Впрочем, может, выкурить одну? Я обычно не курю папиросы, — сказал он соседу и потянулся к пачке. Вкус у папиросы был противный, а чад толстой бумаги лез в ноздри. Он оглядел соседа. Довольно молодой, как его сыновья. Темный костюм, белая рубашка, на шее — блестящий рыжий галстук, на галстуке — русалка. Лицо у собеседника обветренное, работает, видно, на улице. Руки небольшие, но огрубевшие, пальцы негнущиеся.
Так как сосед все время оглядывался, он тоже оглянулся. Только теперь он заметил, что женщины сидели здесь за одними столиками, мужчины — за другими.
Он ничего не сказал о своем наблюдении и решил подождать. Принесли заказ.
— Ну, поехали, дядя, — сказал сосед, подмигивая.
— Поехали, поехали, чего же еще.
Он почувствовал, что виски разбавлено, но промолчал. Пускай.
Сосед наклонился к нему и зашептал:
— Глянь-ка, дядя, вон на тех — может, закинем удочки, а?
Он оглянулся.
За соседним столиком сидели две похожие на сестер молодые женщины в черных костюмах. Перед ними стояли стаканчики. Та, что побольше и потолще, подмигнула. Он в испуге повернулся к соседу.
— Что скажешь, дядя?
— Да я ведь думал, что...
— Не гунди, программа начинается...
Свет стал гаснуть. Когда окутанная в покрывала женщина появилась посреди зала и, изгибаясь, стала подниматься на возвышение, зал заполнился хлопками и топотом. Одновременно две тени, издающие винный запах, протиснулись за их столик. Он услышал голос метрдотеля:
— Вот здесь свободно, пожалуйста.
Программа началась.
Оркестр играл что-то монотонное, женщина в покрывалах повертела задом в такт контрабасу и сбросила с себя верхнее покрывало. Теперь ее одежды просвечивали. Вдруг она стала неистово срывать с себя покрывало за покрывалом, пока на ней не остались только прозрачная вуаль и чулки. Когда она принялась и за это, Хейкки Окса опустил голову. Это напомнило ему картины Брейгеля, изображающие ярмарку.
Свет в центре зала погас, потом снова зажегся, но женщины уже не было.
Теперь столик был полностью занят. За ним сидело четверо мужчин. Все заказали одно и то же. Он выразил желание всех угостить.
— Найти бы каких-нибудь милашек, а не найдем, так на бокс смотаемся, — сказал один из вновь пришедших своему товарищу.
— Или в киношку, — сказал другой.
— Там крутят классную картину про войну, про Сталинград, — сказал третий.
Те, что пришли попозже, — молодежь, сами войны не видели.
— Позвольте спросить, господа, кем вы работаете? — поинтересовался он.
— Мы строители, — ответил абориген этого столика.
— А мы просто чернорабочие, но я и в цирке служил, — сказал один из молодых.
