Он стоял на мостках и звал Заиньку.
Озеро было спокойно, на сумеречных берегах лежал туман, но верхушки деревьев темным контуром виднелись на фоне светлого неба. На прибрежной березе сидела желтогрудая птичка. Она тоже ждала солнца. Потом принялась распевать: чи-вик, чи-вик. А недавно, часа два назад, когда смеркалось, она сидела в ельнике за домом.
Он не спал всю ночь. Сидел на крыльце и вслушивался в сумерки. Через двор пронеслась летучая мышь и не заметила его. Она наткнулась на простыни, развешанные Кристиной, и упала в траву.
Лодка покачивалась в воде рядом с мостками. Банка с червями стояла под скамьей, термос — на носу, у борта лодки лежали четыре удочки.
— Заинька-а!
Да проснулась ли эта девочка? Раньше она легко вставала на рыбалку.
— Дедушка!
Голос донесся с самого конца залива.
— ка!.. ка!.. ка!.. — разнесло эхо по всему озеру, и в конце залива, на мостках возле красной бани, которая кажется сейчас черной, появилась высокая стройная девушка. Она помахала рукой и побежала вдоль песчаного берега к мосткам серой бани. Он стоял и смотрел, как она бежит.
— Легко проснулась?
— Проснулась.
— Опять под ухом был будильник?
— Конечно. У тебя есть черви?
— Дождевые?
— Да. Иди-ка на корму.
— Я буду грести.
— Я тоже могу, — сказала девушка и села за весла.
Заинька гребет. Длинноногая девочка, большие синие глаза, волосы до плеч. Они цвета только что ободранного и еще блестящего от сока березового ствола, в который подмешана желтизна ромашки. Так он и представлял их себе, когда искал в окружающем пейзаже каких-нибудь соответствий цвету ее волос. Серый свитер, брюки, резиновые сапоги. Заинька гребет.
Девочке скоро исполнится шестнадцать, думал он.
Давно ли она как товарищ ходит с ним в эти ночные путешествия за окунями? Недавно. Только четвертое лето. Первый раз ей было тринадцать лет. Прошлым летом она не пропустила ни одной рыбалки.
А кажется, совсем недавно... Пентти женился осенью. Он не возражал против этого брака, но на душе у него было тяжело, и Пентти думал, что это из-за Анна Майи. Что он не одобряет Анна Майю. А дело было не в этом. Он тревожился о них, и ему было печально. Осенью могла вспыхнуть мировая война. Гитлер двинул войска. Немецкий народ зажимали двадцать лет, он не выдержал этого и взбесился. Было страшно думать о детях, которые появятся в таком страшном мире. Поэтому его не радовал и брак Пентти с Анна Майей. Пентти женился сразу после школы и тут же попал на войну. Лаура была маленькая, черная, сморщенная. Он сунул в ее ручку свой палец, она схватила его и заверещала. Став дедушкой, он забыл о своих страхах. Теперь он вспоминал тогдашнюю Лауру, этого маленького вороненка.
— А мы что, не поедем на луды? — спросила Лаура и перестала грести. Лодка по инерции неслась вперед. Потом движение замедлилось. В утреннем сумраке вырисовывались весла, они торчали по бокам лодки.
— Поедем, поедем.
— Ты же правишь в другую сторону.
— Я поверну.
Они поплыли к лудам, опустили груз, насадили червей на большие крючки, закинули удочки и стали ждать.
— Будь туман побольше, на восходе поднялся бы ветерок и разнес его.
— А земляника в этом году будет? — Лаура махнула в сторону леса.
— Не знаю, не ходил.
В прошлом году земляники было много, словно ее кто-то посеял.
— Кажется, слишком рано, — сказала Лаура.
— Она иной раз и ночью клюет, если очень большая.
— Я не об этом. Конечно, клюет, только попозже летом.
— Пожалуй... Тут перестала попадаться рыба в это время года. Когда Пентти был еще мальчиком, здесь ловились большие окуни.
— А в позапрошлом году мы тоже больших поймали. Помнишь?
— Поймали, конечно, но с прежними не сравнишь.
— Не клюет.
— Может, кофе попьем?
Он протянул руку, Лаура достала термос и бумажный пакет и хотела передать все ему.
— Наливай сама. В пакете кружка для тебя. А мне дай крышку от термоса.
— Булки хочешь?
— Нет, спасибо. Возьми сама, если хочешь.
Он смотрел, как Лаура ест булку и прихлебывает из кружки кофе.
— Эй, дедушка, у тебя клюет.
— Это плотвичка дразнится, — сказал он и вытащил леску.
— А червяка не поправишь?
— Плотвичка не схватит такого большого червяка, — ответил он, ничего не трогая.
Сосняк порозовел. Птицы защебетали. На берегу зашумело, там поднялся ветерок. Потом он достиг озера, погнал по нему небольшие волны и унес туман. Он поднялся в воздух и исчез. Лес засверкал. Небо засинело. Солнце поднялось. Мир был сотворен сызнова.
— Теперь пора начаться клеву, — сказала Лаура.
— Пора-то пора, если он вообще будет, да про больших рыб не угадаешь — у каких камней они когда клюют. Они теперь редки в этих водах.
Он говорил и смотрел на поплавки. Один из них начал погружаться в воду, потом леска дернулась, и он услышал напряженный голос Лауры:
— Большая, даже леска дрожит.
Водная гладь разбилась, когда на ее поверхности что-то сверкнуло. Потом на дне лодки забился окунь.
— Он не такой большой, как мне казалось. А дергал, как большой.
Они разглядывали добычу.
— На полкило, — сказала Лаура.
— С полкило-то потянет. Я бы сказал — грамм шестьсот пятьдесят.
— Я тоже так думаю. Эй, дедушка, у тебя клюет. Он схватил удилище, почувствовал, что леска напряглась и дернулась под водой. Он рванул удочку.
— Такой же, точно такой же, — сказала Лаура.
— Да.
— Поймать бы десяток таких, получился бы хороший завтрак.
— Даже семи бы хватило.
Лаура быстро обернулась к другой удочке.
