в дно жерди или ветки деревьев. В случае войны вешки снимали, и пройти становилось невозможно.
Пригодились и парсепилы — длинные узкие насыпи на пильякалнисах возле изваяний Перкунаса- Перуна. На них и раньше жгли костры в честь божества. Теперь на парсепилах складывали столько хвороста, что хватило бы на сто богослужений. Огонь в алтарях поддерживался круглые сутки. Как только с пильякалниса замечали, что крестоносцы перешли границу, на парсепиле поджигали все запасы хвороста. Днем сигнал подавал дым, ночью — свет костра.
Увидев сигнал, на других парсепилах тоже поджигали кучи хвороста. Огненная цепочка пробегала через страну, с некоторых городищ свет был виден за десятки километров. Через час-два вся Жемайтия знала, что началась очередная война. Женщин, стариков и детей уводили в дремучий лес, прятали в самых труднопроходимых болотах. Иногда в таких отрядах спасавшихся вообще не было мужчин — женщины сами умели найти тропки в глубь лесов и болот. Мужчины взбирались на пильякалнисы, и рыцарям приходилось вести трудную, опасную осаду каждого рукотворного холма. За это время к ставке Великого князя стягивались войска, и уже регулярная армия наносила удары захватчикам.
Между прочим, пильякалнисы есть в Литве и сейчас; к некоторым из них ведут кольгринды, сохранившиеся с незапамятных времен. Отношение к ним у литовцев своеобразное. Всех аспектов этого отношения иностранец, скорее всего, просто не способен понять, но вполне определенно присутствуют сентиментальные чувства и, пожалуй, немножко религиозные. Как у британцев — к Вестминстерскому аббатству или у шотландцев — к Эдинбургскому замку. Мой литовский приятель-археолог весьма не советовал мне ходить по этим кольгриндам одному:
— Понимаешь, Андреас… свалиться с кольгринды, я так думаю, не очень трудно…
Зная стиль общения литовцев, я «перевожу» — чужой человек с кольгринды почти обязательно свалится. Литовец же немного молчит, скупо улыбается уголками губ и заканчивает так же раздумчиво:
— А понимаешь… Не всякий жмудин будет тебя из болота вытаскивать.
Опять «перевожу» — если «чужой» полез по кольгринде, туда ему в болото и дорога, нечего соваться на национальные святыни.
Сам разговор, кстати, проходил в обстановке почти идиллической: в конце недели беспрерывного празднования защиты диссертации моего литовского коллеги. Шло изобильное застойно-запойное начало 1980-х годов. Мы лежали на кроватях в его комнате в общежитии, разомлев от водки и еды, и вот чего между нами никогда не было, так это национальных трений и несогласий (тем более что москалей мы оба дружно не любили, а Великое княжество Литовское и «лесных братьев» решительно приветствовали). Так что сказанное, как хотите, я намерен принимать всерьез и, если доведется побывать в Литве летом, без надежного провожатого ни на какой кольгринд не полезу. И Вам, читатель, не советую.
К концу XIV века, в 1382–1398 годах, крестоносцы захватили почти всю Жемайтию, и спасение пришло только извне, от Великого княжества Литовского… О чем ниже, в свое время.
Северо-Западная Русь не собиралась мириться с немецким господством в Прибалтике. Кроме того, богатства Новгорода принадлежали, опять же, православным, а православные, конечно же, не имели никакого права ими владеть. Богатство Новгорода рассматривалось как особенно тяжелая несправедливость, и в начале 1240-х годов папский легат Вильгельм Моденский разработал план захвата Пскова и Новгорода (чем кончилось — известно, Ледовым побоищем 1242 года).
Но война шла и на территории современной Эстонии, порукой чему — судьба Вячко из Тарту (ударение полагается делать на первый слог, и притом это — местная кличка, сокращение). Князь Вячеслав Борисович, сын Бориса Давидовича, княжил в Кукейносе. В 1208 году крестоносцы подступили к городу и взяли в плен храброго князя. Вячко бежал на Русь, в Новгород. По предложению новгородцев в 1223 году начал княжить в Юрьеве. В 1224 году магистр Ливонского ордена Альберт подступил к городу. Вячеслав Борисович отказался капитулировать и погиб в рукопашной на стенах.
Для того чтобы понять ход всех остальных событий, всей политики и Польши, и Западной Руси, и Северо-Западной Руси, и всех племен и народов Прибалтики, причем решительно во всех остальных областях жизни, нужно хотя бы попытаться понять, что это реально означает — жить под постоянным страхом завоевания, смерти, порабощения.
Крестоносцы приходили, чтобы прочно осесть на завоеванной земле, крепко усесться на шеи завоеванных народов и доить, доить, доить, доить, доить побежденных целенаправленно и полно, а потом завещать своим детям все то же право доить и доить. Да еще и изменять образ жизни и всю культуру завоеванных, как им хочется.
Завоевание Прибалтики, земель славян и балтов стало продолжением пресловутого Drang Nach Osten. Первый этап Drang Nach Osten, натиска на восток, завершился в XII веке завоеванием земель полабских славян. Но и позже те же самые причины заставляли немцев продолжать хищное движение на восток — относительное перенаселение, избыток ртов и рук, которым нет применения на родине.
Крестовые походы, идея крещения язычников оказывались благовидным предлогом для продолжения «дранга».
К немецким рыцарям легко приставала накипь со всей Европы. Благородная идея нести крест в дикие земли и рисковать собой для воцерковления дикарей оказывалась удобным прикрытием для совсем не благородных поступков, для решения самых меркантильных делишек. В крестоносцы, конечно же, шли и фанатики, и третьи сыновья многосемейных рыцарей и баронов, которым не было доли на родине. Тот же контингент, что шел в Крестовые походы в Палестину. Но и люди, не ужившиеся в обществе из-за опасных, вредных, попросту патологических черт характера, легко оказывались в крестоносном воинстве.
Так, позже среди конкистадоров причудливо смешивались бедные рыцари, так сказать, «избыточное население», и всевозможные психопаты, садисты, пьяницы, патологические грабители, убийцы по призванию и прочая сволочь. По отношению к язычникам допустимо было все, и грехи отпускались заранее. А для «завоеванных» речь шла о полной зависимости от воли всегда приблудных, всегда случайных и очень часто — не вполне вменяемых людей.
Ордена были страшны не только своим вооружением, дисциплиной и подготовкой солдат. Даже не тем, что религиозная идея позволяла делать из солдата-завоевателя хоть в какой-то степени, но и солдата-фанатика, равнодушного к ранам и самой смерти во имя сияющей Истины.
Самое страшное было в том, что за крестоносными рыцарями стояла вся романо-германская Европа. Рыцари побеждали далеко не всегда. Можно привести множество примеров их, казалось бы, сокрушительных поражений.
В 1234 году новгородский князь Ярослав Всеволодович нанес им тяжелое поражение под Юрьевым.
В 1236 году был разгром под Шауляем, славное дело Миндовга. На Чудском озере в 1242-м Александр Ярославович Невский утопил основные силы Тевтонского ордена.
В каждом из этих сражений орден терял больше половины своих людей и все руководство. Разгром был абсолютным, окончательным. Ни одно обычное государство уже не оправилось бы от любого из таких поражений… но не орден. Потому что и во всех странах — в Германии, Франции, Италии — продолжали подрастать злополучные третьи сыновья. Изо всех обществ Европы извергались злобные, подлые, преступные, отягощенные пьянством отцов и одержимые темными желаниями сыны. В обществе, где детей учили креститься раньше, чем подносить ложку ко рту, вырастали новые фанатики, готовые отдать жизнь за воцерковление язычников. На место перебитых приходили новые и новые. Сменялись папы и неизменно поднимали руку в благословении своим верным сынам, прорубающим сквозь орды полузверей-язычников дорогу Святому кресту Господню.
В этом смысле Drang Nach Osten очень напоминает нашествия викингов или набеги ватаг германцев и славян на империю. Каждый набег викингов можно остановить. Каждую ватагу варваров можно окружить и уничтожить. Но на их место неизменно придут новые и новые — просто потому, что так устроено извергающее их общество. И будет устроено, пока не научится получать больше продуктов на той же территории.
До сих пор не все осмыслили это обстоятельство — в XII–XV веках продолжался типичный Drang Nach Osten, лишь торопливо и небрежно прикрытый фиговым листочком Идеи. Крестовый поход должен был расширить семью христианских народов, но для провозглашенной цели были избраны такие средства, что они давали прямо противоположный результат. Множество язычников умерли за свою веру вовсе не
