— Ежели у меня башка не набита соломой, выходит, ты и есть тот проклятый старикашка из шалаша, самый великий из всех?
— Эх, дети мои, — молвил старик уклончиво, — забавная это штука — жизнь!
И тогда слушавшие его воры и убийцы умолкли, ибо есть вещи, которые заставляют призадуматься даже самых отпетых негодяев.
54
ЗАПРЕТНОЕ СЛОВО
Слушая туманные намеки, двусмысленные шутки, осторожные недомолвки, невнятные перешептывания, я догадался, что в городе, где я живу четвертый месяц, запрещено употреблять какое-то слово. Но какое? Этого я понять не в состоянии. Может, это странное, необычное слово, а может, наоборот, самое что ни на есть обыкновенное. В таком случае для меня как писателя подобное обстоятельство чревато массой неудобств.
Снедаемый тревогой и любопытством, я отправился к моему приятелю Джеронимо. Он умнее всех, кого я здесь знаю, и живет в городе двадцать лет. Уж он-то объяснит, в чем тут дело.
— Да, ты прав, — сразу согласился Джеронимо. — У нас действительно есть запретное слово, люди стараются его не употреблять.
— Какое же это слово?
— Видишь ли, — сказал мой приятель, — я знаю, ты человек порядочный и тебе можно доверять… Кроме того, я твой друг. Так вот, поверь, будет лучше, если я тебе ничего не скажу. Я в этом городе без малого двадцать лет. Меня здесь приняли, дали работу, я могу ни в чем себе не отказывать… Такое надо ценить. Я добровольно принял законы этого города, хороши они или плохи. Ничто не мешает мне уехать, и все же я остаюсь. Я вовсе не собираюсь изображать из себя философа, этакого Сократа, отказавшегося бежать из тюрьмы. Но я действительно не хочу нарушать неписаные законы города, гражданином которого я себя считаю. Господь рассудит, мелочи это или нет…
— Но ведь тебя никто не слышит, и ты можешь говорить совершенно… Открой мне это проклятое слово. Кто тебя выдаст? Не я же!
— Замечу тебе, — улыбнулся Джеронимо, — что ты рассуждаешь, как рассуждали наши предки. Ты думаешь, ослушника ждет расправа? Когда-то действительно считали, что сила закона в наказании. И были правы. Но эти времена давно в прошлом. Чтобы закон был непреложен, совершенно не обязательно подкреплять его суровыми мерами. Слава Богу, мы не в каменном веке.
— Что же тебя удерживает? Совесть?
— Эх, совесть! Кто сейчас о ней вспоминает? А ведь совесть веками оказывала людям неоценимые услуги! Только ей приходилось подделываться под каждую эпоху, и сегодня ее почти не узнать. Она упростилась, успокоилась, она не так навязчива и требовательна, как раньше.
— Что-то я не очень понимаю…
— Ах да, не хватает логического обоснования. На простом языке это называется приспособленчеством. Приспособленец всегда спокоен, ведь он на ты с этой жизнью. Если же он порвет с нормой, то его ждут смятение, тревога, растерянность.
— И это все?
— Какое там все! Приспособленчество — страшная сила, она куда страшнее атомной бомбы. Конечно, она везде проявляется по-разному. У приспособленчества, между прочим, тоже своя география. В других странах оно, замечу тебе, пока в зачатке и проявляется беспорядочно. Типичный пример — мода. Что касается развитых стран, то приспособленчество там давно в ходу, оно, можно сказать, висит в воздухе. А правит бал государство.
— И у нас тоже?
— В общем, да. Запрещение слова было мудрым решением правительства, а цель его — проверка соглашательской зрелости населения. Что-то вроде теста. Главное, что результат превзошел все ожидания. Запрещенное слово превратилось в настоящее табу. Теперь его днем с огнем не сыщешь. Люди сразу сообразили, что от них требуется, и никакие доносы не нужны, никакие штрафы и тюрьмы.
— Если это правда, то, как оказывается, легко сделать всех честными…
— Еще бы. Только на это уходят годы, десятилетия, века. Запретить слово — раз плюнуть, а вот отказаться от него не так просто. Куда деваться от мошенничества, подлости, сплетен, доносов?.. Люди привыкли к этому, попробуй запрети им! Приходится чем-то жертвовать. Заметь, что стихийная волна соглашательства, если вовремя ее не обуздать, как правило, влечет за собой зло, мерзость и ленивую сытость. Надо направить эту волну в другое русло. Но с ней не так легко справиться. Должно пройти время, и тогда, можешь не сомневаться, все станет на свои места.
— Ты считаешь, так лучше? Подумай, ведь будет всеобщая уравниловка, кошмарное единообразие.
— При чем здесь «лучше»? Не о том речь. В первую очередь это полезно, крайне полезно. Это на пользу обществу. Ты только подумай, ведь так называемые интересные личности, яркие, выдающиеся, — от них-то все беззакония и анархия. Это язва на теле общества. И наоборот: может, ты замечал, что у сильных наций наблюдается невероятное, почти удручающее единообразие человеческих типов?
— Насколько я понимаю, ты не хочешь говорить, что это за слово?
— Не сердись, друг мой, и не подумай, будто я тебе не доверяю, но если я произнесу это слово, мне будет не по себе.
— Неужели и ты тоже? Ты, человек возвышенный, опустился до уровня массы?..
— Да, дорогой мой, ты прав. — Джеронимо печально покачал головой. — Нужно обладать недюжинной силой, чтобы противиться влиянию среды.
— А как же высшее благо? Как же?.. Ведь ты когда-то стремился к ней, готов был на все ради нее. Что же теперь?
— Да что угодно… Еще герои Плутарха… А в общем, дело в другом. Даже самые возвышенные и благородные чувства забываются, если, кроме тебя, они никому не нужны. Увы, но в рай не имеет смысла стремиться одному.
— Короче, ты не хочешь говорить. Но ответь хотя бы: это бранное слово, непотребное?
— Совсем наоборот. Абсолютно невинное, порядочное и безопасное. В том-то и хитрость эксперимента нашего правителя. На всякие гнусности и непристойности так или иначе распространяется молчаливый, хотя и не очень строгий запрет. Осторожность, знаешь ли, хорошее воспитание… Что толку было бы в таком эксперименте?
— Скажи хоть: существительное это? Прилагательное? Может, глагол или наречие?
— Зачем тебе? Оставайся с нами, и однажды ты сам поймешь. Поймешь как-нибудь невзначай, даже не заметив. Ты вдохнешь это слово вместе с воздухом. Так-то, друг мой.
— Ну, старик, ты и упрямец! Если я правильно тебя понял, чтобы разобраться во всем, я должен отправиться в библиотеку, в отдел редкой книги, и разыскать там закон, напечатанный черным по белому, в котором ясно говорится, что же именно запрещено.
— Ай-яй-яй, какой ты все-таки отсталый, рассуждаешь по старинке. И наивный как ребенок. Ведь если закон, запрещающий слово, это же слово и назовет, то он сам себе будет противоречить. Вопиющее юридическое противоречие. Не ходи в библиотеку, не стоит.
— Да ладно тебе, Джеронимо, ты просто смеешься надо мной! Ведь должен был кто-нибудь сказать: с сегодняшнего дня запрещено произносить такое-то слово. А иначе как же люди поймут?
— В этом-то и есть главная загвоздка. Существуют три версии: согласно первой, приказ был объявлен переодетыми чиновниками муниципалитета. Если верить второй версии, каждый нашел у себя дома запечатанный конверт, содержащий правительственный декрет и предписание сжечь его сразу же по прочтении. Кроме того, существует версия так называемых интегралистов, которых ты, без сомнения, назовешь пессимистами. По их мнению, никакой устный или письменный приказ даже не понадобился,
