Войны и миры - отряд 'Омега'

мимо патрулей... Но именно сейчас все получилось иначе. На орбите кометы крутились корабли конфедератского патруля. Кто решился стукнуть на Радзангана, Горыня так и не узнал. В бою с патрулем его ранило, когда под грузовым отсеком, который он охранял, взорвался генератор. Последнее, что запомнил Горыня - это свет, вспыхнувший где-то внизу и красиво преломившийся в хрустальной глыбе. А потом прямо в лицо полетели блестящие осколки. Очнулся Горыня в тюремном госпитале на Приапе. На ноги его поставили очень быстро, но только для того, чтобы прогнать в камеру. А в камере ему повезло. Конечно, это было своеобразное везение. Складывалось оно из двух обстоятельств. Во-первых, Горыня чем-то сразу не понравился остальным заключенным, сатирам с грязной клочковатой шерстью, сидевшим за воровство или не слишком крупный грабеж. Всей этой шпане преуспевающий Радзанган был, конечно, не по зубам, а вот мальчика из его команды, да еще и мягконогого, следовало поучить. Но поучить 'мальчика' оказалось нечему - самому крупному сатиру Горыня мгновенно вырвал левый глаз ударом 'кре-корх', еще двоим сломал ребра, а остальных, испуганно блеявших, заставил играть в чехарду и развлекался этим зрелищем целый час. А потом лег спать на самой лучшей койке, скинув с нее предварительно чьи-то вещи. Ночью сокамерники попытались придушить спящего Горыню, но три года работы в охране не прошли даром. Еще даже толком не проснувшись, Горыня снова сломал чьи-то ребра и вырвал чей-то глаз. Сокамерники решили, что наступили для них черные дни. Но они ошиблись. Дело в том, что в камере Горыни находилось редкое для приапских тюрем оборудование - телеглазок. Изображение из камеры передавалось на пост дежурному, а тот вел запись. Записи горыниных драк показали начальнику тюрьмы - просто для смеху, а тот решил выслужиться и отнес кассету местному унтербею янычаров. Вот так Горыня в составе штрафного десанта отправился охранять Гогенштауфен-юрт, колонию конфедератов на Килкамжаре, планете удильщиков. Удильщиков из племен Тарда и Келаба Горыня встречал в Новгороде во время Масленицы, но то все были 'желтые' удильщики, считавшиеся цивилизованными. Их большие тела, действительно канареечно-желтого цвета, были прикрыты искусно расшитыми плащами из тончайшей материи, а на хоботах блестели богатые браслеты. Колония же Гогенштауфен-юрт располагалась на территории племен Са-Паси и Са-Нокра. Это уже были 'синие' удильщики, дикие и злобные. Дикими и злобными 'синих' удильщиков рисовала специально предназначенная для охранников пропаганда - чтобы охрана не сдавалась в плен. Но Горыня решил рискнуть. Ночью он ушел с поста в джунгли. Рассчет его был прост и глубоко неверен. Горыня думал, что если он повстречает дикарей и голыми руками победит какого-нибудь самого крутого воина, то, возможно, снискает всеобщее уважение и сможет как-нибудь выбраться с этой влажной планеты. На климат ему, впрочем, было наплевать, но очень уж не хотелось служить в штрафном десанте: командир орет, руки распускает, а если глаз ему, к примеру, вырвать - можно под расстрел угодить. Несправедливо. Неправильно. Бежать надо. Дикарей Горыня действительно повстречал и действительно устроил с ними отличную драку. Но очень удивился, когда мощный синий детина, в полтора раза выше и толще Горыни, занес железную дубину, а потом вдруг опустил, задрал свой нос-хобот длиною в локоть и принялся трубить. Горыня знал, что удильщики так смеются, но не понял, чего смешного в нормальной драке. А удильщик перестал смеяться и обратился к Горыне по-турецки, почти без акцента: - Ты извини, безносый, но ты дерешься, как козел. Это все равно... Сейчас, вспомню, какие у вас есть животные... - Зачем? - Чтобы ты понял. Во: все равно, что свинью встретить, которая кукарекает, или петуха, который хрюкает. Ничего, не обижайся. Ты из десанта сбег? - Да. - Работа нужна? В армии Гедиминаса? - Наемники? А сколько... - А тебе не все равно? - Пожалуй. В качестве наемника Горыня целый год охранял соседнюю колонию, основанную греками. В колонию регулярно присылали заключенных. Горыня присматривался к ним, отбирал самых сильных, устраивал им побег и сдавал на руки Тарипабе, тому самому удильщику, благодаря которому сам сделался наемником. А заключенных списывал по графе 'погибли в джунглях'. Вначале Горыня не задумывался над тем, где служат наемники Гедиминаса, бывшие раньше византийскими заключенными. Конфедерация, насколько он знал, не пользуется наемными войсками. В Империю их служить не пошлешь. А куда? - Есть куча мест, - ответил Тарипаба, когда Горыня, наконец, задал этот вопрос. Они обмывали очередную сделку, сидя на поляне среди шалашей. В руках они держали долбленые изнутри гнезда лесной осы, заполненные молочным отваром корня Цир-Цир, и тянули веселящий коктейль через толстые соломинки. - Есть куча мест, - звонко рыгнув, повторил Тарипаба, - я сам, пока не надоело, воевал у циклопов. Они друг с другом воюют, в основном... Да и на Земле даже есть, где. Новгород, например. - Как!.. Уже через неделю Горыня летел домой, лелея под мышкой увесистый сундучок с платиновыми слитками - навар с вербовочного бизнеса. Голова болела от молока с Цир-Циром - Тарипаба устроил знатную отходную пьянку. Дома Горыня с удивлением обнаружил, что вся регулярная армия Новгородского Княжества состоит из одного полка наемников. Да и тем, собственно, делать нечего. Но Горыне хотелось что-нибудь делать. Сунув, кому следует, пару платиновых слитков, он перешел из наемников в опричники и через несколько лет дослужился до сотника. - А опричный сотник - это не у палат в карауле торчать. Я, правда, в Третьей тысяче, в охране, но это только говорится - охрана. Бывают очень интересные дела. Горыня подкрутил ус. Любава подлила ему чаю. Они сидели в комнатке над аптекой, и Горыня нес очередную байку про свою службу в Армии Гедиминаса а потом в Тайном Приказе. Может, он и врет, думала Любава, но врет интересно. А то, что он - опричный сотник, чистая правда. Горыня хлебнул чаю, откусил пряника и вдруг уставился через стол прямо Любаве в глаза. - Вы что? - смутилась Любава. Горыня молчал. А потом сказал тихо: - Увезу я тебя. В Империю. Поедем? В Константинополь. Я кой-чего передам кой-кому в тамошней Тайной Службе, а кой-чего другое оттуда назад сюда повезу. Поехали? Вернемся как раз к весне, тут и поженимся. Вот так опричный сотник Горыня Турьин и умыкнул Любаву из дома дяди, Велимира Велимировича Кротова. Горыня думал, что обманул дурака аптекаря. Но Велимир Кротов, один из Пяти Старцев, гениальный аналитик, заранее знал, что случится с Горыней и, главное, с Любавой. Константинополь не разочаровал Любаву. Мало того, ей почему-то казалось, что это ее родной город. Черные стеклянные небоскребы вперемежку с античными развалинами и дворцами времен Крестовых походов, вечные парусники на Босфоре и вечные праздники, в радостную гущу которых утащил ее Горыня - возможно, все это ей снилось в детстве. Аптекарь потирал руки, считывая с экрана монитора компьютерную почту. Симпосионы в дорогих отелях, морские прогулки с детьми высших чиновников, кутежи в Диониссионе - Горыня вовсю тратил командировочное жалованье, вводя Любаву в константинопольский полусвет. Две недели пролетели незаметно и весело. Горыня доставил 'кой-чего' в невзрачное здание на окраине Константинополя, получил в обмен расписку и другое 'кой-чего'. Любава в это время блистала своим школьным греческим на симпосионе в отеле 'Буцефал' и ждала, когда Горыня к ней присоединится. Но у Горыни были другие планы. От невзрачного здания - приемной Тайной Службы он направился через весь город прямо к посольству племени Тарда. - Позови Йоцру, - сказал он сквозь решетку охраннику, худому 'желтому' удильщику с единственным дешевым стальным браслетом на хоботе, - на, купи себе серебро для носа. С этими словами Горыня протянул охраннику платиновый слиток. Охранник умчался, еле сдерживаясь, чтобы не затрубить победно во весь хобот, и через секунду вернулся с другим охранником, 'синим' удильщиком по имени Йоцра. - Тарипабу знаешь? Я с ним пил Цир-Цир, - прошептал Горыня Йоцре на языке Са-Паси. Йоцра спокойно повернулся к 'желтому' охраннику и неожиданно вонзил ему в живот длинный нож. 'Желтый' умер сразу, даже не успев удивиться. А Йоцра открыл ворота и махнул Горыне рукой. - Быстрее. Проходя мимо трупа, Горыня ловко выхватил у него из-за пазухи свой платиновый слиток. Через час к посольству Тарда подкатили центы из Первой - элитной Центурии, но нашли только труп. Ни Йоцры, ни Горыни, ни 'кой-чего'. Тогда решили на всякий случай взять под стражу Любаву. Обращались с ней вежливо, не допрашивали и держали не в камере, а в номере того самого отеля 'Буцефал', где ее нашли. Прошли сутки. Вечером следующего дня в номер вошел тучный человек высокого роста с бородой, похожей на черный кирпич, и протянул Любаве письмо. Письмо оказалось от дяди. Дядя Велимир писал, что Горыня оказался негодяем и вором, что он ее подставил, но ей ничего не угрожает - если она будет слушаться человека, который принес письмо. Когда Любава кончила читать, тучный человек забрал у нее письмо и сунул себе за пазуху. Потом присел рядом на кушетку из белого дерева, погладил Любаву по голове и спросил: - Нравится тебе Константинополь, голубушка? Любава молча кивнула. - Поживешь у меня. Поучишься языку. Вести себя ты умеешь, я знаю. А о том, что я с твоим дядей знаком, не говори никому, хорошо? Любава опять кивнула. Человека звали Феодосий Комнин. Он отвел Любаву в свой дом на площади Богоматери и поручил заботам прислуги. Поначалу Любава боялась, что толстый грек станет ее домогаться, но Комнин готовил Любаву для более важного дела. Да и худа она была слишком на его вкус. Через месяц Комнин взял девушку с собой на симпосион во дворец и представил ее Императору Константину Двадцать Второму. Осечки случиться не могло. Кротов все рассчитал - до самой мимолетной улыбки, до каждого