Я заглянул в коробку.
Нет, я
«Так поступали греческие герои в мифах, — подумал я, — и Гейб этого заслуживает».
Но судьба героя всегда трагична. Мне сказал это сам Посейдон.
Я вспомнил царство мертвых. Я представил, как дух Гейба навсегда отправляется в Поля асфоделей или подвергается какой-нибудь омерзительной пытке за колючей проволокой Полей наказания — вечный игрок в покер, сидящий по пояс в кипящем масле, слушает оперную музыку. Был ли я вправе отправить туда кого-нибудь? Даже Гейба?
Месяц назад я не колебался бы. Но теперь…
— Я могу это сделать, — сказал я маме. — Один взгляд в эту коробку — и он уже никогда больше не побеспокоит тебя.
Мама посмотрела на коробку и, казалось, мгновенно все поняла.
— Нет, Перси, — произнесла она, отступая на шаг. — Ты не можешь…
— Посейдон назвал тебя королевой, — сказал я. — Говорил, что не встречал такой женщины уже тысячу лет.
— Перси… — Ее щеки окрасились румянцем.
— Ты заслуживаешь лучшего, мам. Ты должна пойти в колледж, получить степень. Сможешь написать свой роман, а возможно, встретишь симпатичного парня, будешь жить в красивом доме. Тебе больше не нужно защищать меня, оставаясь с Гейбом. Позволь мне избавиться от него.
— Ты говоришь точь-в-точь как отец. — Она утерла слезу, скатившуюся по щеке. — Однажды он предложил ради меня остановить прилив. Предложил построить для меня дворец на дне морском. Он думал, что может решить все мои проблемы одним мановением руки.
— Ну и что в этом плохого?
Ее прекрасные, меняющие цвет глаза, казалось, хотят проникнуть мне в душу.
— Я думаю, ты поймешь, Перси. Думаю, ты достаточно любишь меня, чтобы понять. Если моя жизнь хоть чего-то стоит, я должна прожить ее сама. Я не могу позволить богу заботиться обо мне… или моем сыне. Я должна… черпать мужество в себе. Твой поиск напомнил мне об этом.
Мы прислушались к стуку фишек для покера и ругательствам, доносившимся из гостиной вперемешку со звуками телевизора.
— Я оставлю коробку, — сказал я. — Если он посмеет еще хоть раз угрожать тебе…
Мама побледнела, но кивнула:
— Куда теперь, Перси?
— На Холм полукровок.
— На лето… или навсегда?
— Пока не знаю.
Взгляды наши скрестились, и я почувствовал, что мы пришли к соглашению. Посмотрим, как будут обстоять дела к концу лета.
— Ты станешь героем, Перси. — Мама поцеловала меня в лоб. — Самым великим.
Я в последний раз оглядел свою спальню. У меня возникло чувство, что я никогда больше ее не увижу. Затем пошел с матерью к входной двери.
— Что, уже покидаешь нас, шпаненок? — издевательски крикнул мне вдогонку Гейб. — Скатертью дорога.
Я ощутил последний укол сомнения. Как мог я упустить такой великолепный шанс отомстить ему? Я уходил, и мне так и не удалось спасти маму.
— Эй, Салли, — завопил Гейб. — Как там насчет мясной запеканки?
Гнев вспыхнул в глазах матери, на мгновение в них появилось что-то стальное, и я подумал, что, вполне возможно, оставляю ее в хороших руках. В ее собственных руках.
— Мясная запеканка вот-вот поспеет, дорогой, — ответила она Гейбу. — Запеканка-сюрприз.
Мама посмотрела на меня и подмигнула.
Последнее, что я увидел прежде, чем дверь за мной захлопнулась, это как мама в упор разглядывает Гейба, словно представляя, как он будет выглядеть в роли садовой скульптуры.
Глава двадцать вторая
Пророчество сбывается
Мы были первыми героями, которые живыми вернулись на Холм полукровок со времен Луки, поэтому, конечно же, все обращались с нами так, словно мы победили в каком-нибудь телевизионном реалити-шоу. Согласно традициям лагеря, мы надели лавровые венки на большой праздник, готовившийся в нашу честь, затем возглавили шествие к костру, где нам предстояло сжечь саваны, которые обитатели домиков сшили в наше отсутствие.
Саван Аннабет получился таким красивым — серый шелк, расшитый совами, — что я сказал ей: просто стыдно не сжечь ее в нем. Она хорошенько стукнула меня и посоветовала, чтобы я заткнулся.
Так как я был сыном Посейдона, то соседей по домику у меня не имелось, поэтому домик Ареса добровольно вызвался сшить для меня саван. Взяв старую простыню, они намалевали по краям улыбающиеся рожицы с выпученными глазами, а посередине большими буквами вывели слово «НЕУДАЧНИК».
Жечь его было забавно.
Домик Аполлона затеял показательный урок пения, а меня окружили мои старые приятели из домика Гермеса, друзья Аннабет, родственники Афины и сатиры Гроувера, восхищавшиеся его новенькими правами на поиск, которые он получил от Совета козлоногих старейшин. Совет назвал участие Гроувера в нашем поиске «отважным вплоть до несварения желудка и ни с чем не сравнимым».
Единственными, кто не разделял всеобщее праздничное настроение, были Кларисса и ее приятели по домику, чьи ядовитые взгляды яснее ясного давали мне понять, что они никогда не простят мне позора, которому я подверг ее отца.
По мне, так все шло просто отлично.
Даже приветственная речь Диониса не смогла испортить мне настроения.
— Итак, наш маленький хулиган не дал прикончить себя, и теперь извилин у него станет побольше. Уррра! Что касается остального — лодочных гонок в эту субботу не будет…
Я вернулся в домик номер три, но чувства одиночества как не бывало. Днем я тренировался со своими друзьями, а по ночам не спал, прислушиваясь к шуму волн, зная, что мой отец где-то там, неподалеку. Может, он не был вполне уверен во мне, может, даже жалел, что я родился, но он следил за мной. И пока гордился тем, что я совершил.
Что касается матери, то у нее появился шанс начать новую жизнь. Через неделю после возвращения в лагерь я получил от нее письмо. Она писала, что Гейб загадочно исчез — по сути, с лица Земли. О том, что он пропал, мама заявила в полицию, но у нее было странное предчувствие, что им никогда его не найти.
Безотносительно к вышеупомянутому событию мама продала какому-то коллекционеру (через художественную галерею в Сохо) свою первую бетонную скульптуру в натуральную величину, которая называлась «Игрок в покер». За это она выручила столько, что смогла отложить на новую квартиру и внесла плату за первый семестр обучения в Нью-Йоркском университете. Галерейщики из Сохо требовали от нее новых работ в стиле, который окрестили «значительным шагом вперед в уродливом неореализме».
«Но не волнуйся, — писала мама, — со скульптурой покончено. Я выбросила коробку с инструментами, которую ты оставил. Пора возвращаться к сочинительству».
Внизу она сделала приписку: «Перси, я нашла здесь, в городе, хорошую частную школу. Я внесла деньги, чтобы сохранить за тобой место, на случай если ты захочешь записаться в седьмой класс. Жить ты
