начале и не ведая об особенностях авторского стиля. Надо сказать, что Астуриас был одним из основоположников магического реализма, о котором у нас ни переводчики, ни читатели еще слыхом не слыхивали. К счастью, переводчики уловили дух, стиль и смысл этой прекрасной вещи, которая имела успех и впоследствии много раз переиздавалась, начиная с «Худлита» (59 год) и кончая «Панорамой» (2000 год).
Эта работа, которая удалась, заставила меня сделать для себя два вывода. Во-первых, художественный перевод требует максимально точного воспроизведения стилистических особенностей и смысловых нюансов оригинала и отвергает отсебятину (именно поэтому нам с Трауберг, которая тоже придерживалась этого принципа, удалось сделать в общем единую вещь, хотя мы переводили ее разные части). Во-вторых, стало ясно, что мне легче одолевать красочный и образный язык писателя-живописца с его аллюзиями и потайным смыслом, чем прозрачный и ясный язык писателя-акварелиста с незатейливой речью. Ландинес преподал мне первый полезный урок, но Астуриас открыл мне мои собственные предпочтения и возможности.
Отныне надо было ухитряться ехать в тарантасе, в который были впряжены лебедь, рак и щука — «долг», «работа» и «увлечение». Иными словами, одновременно писать статьи по диссертации, составлять и редактировать литературную хронику в журнале и заниматься художественным переводом с испанского на русский.
К счастью, работа в редакции начиналась в полдень, и нам предоставлялся один свободный «творческий» день, да еще был месячный отпуск, когда тоже можно было заниматься только своими делами. Когда мы с мамой были летом 58-го года в Ялте, там я и начала переводить «Сеньора Президента». Прочитав очередное Витюшечкино письмо, я брала книгу, словарь, коврик, и мы шли в дикий парк Чукурлар, «на горку», где усаживались под какой-нибудь сосенкой на сухую ароматную траву. Жаркий пьянящий дух чабреца приносил удивительную ясность мысли, и легко находились краски, масляные краски, какими писались астуриасовские образы на русском полотне.
С этого же 1958 года мы стали выезжать на дачу, снимать комнату с терраской и жить летом в Подмосковье, как когда-то в Костине. С той только разницей, что в ту далекую детскую пору по вечерам встречать маму на станцию отправлялась я, а теперь она, свободная от служебного рабства, выходила к восьмичасовой электричке встречать меня, нагруженную сумками и авоськами.
Началась летняя «малинская» эпопея в поселке Малино по Ленинградской железной дороге, километрах в тридцати от Москвы, где, ни много ни мало, мы прожили с 58-го вплоть до 75-го года.
Поначалу в летние месяцы здесь собиралась почти вся костинская гоп-компания, хотя и порядком видоизмененная. Старинные приятельницы: Лида Березовская, Наташа и Милуша Потоловкие — стали дамами свежепенсионного возраста, кое-кто уже обзавелся внуками.
Тетя Милуша Артемова-Потоловская, — все такая же зеленоглазая, с блестками прежнего шарма, — жила со своей послевоенной двенадцатилетней дочкой Мариной, не в мать пышноволосой, но большеглазой и — в будущем — большой охотницей до радостей жизни. Младший сын Милуши Володя (бывш. Вовка, любитель конфет) стал двадцатичетырехлетним статным парнем, женатым на Галине Румянцевой, миловидной жеманнице с властным характером. Володя любил возить трехлетнюю Зою, свое прелестное чадо, в коляске по лесным дорожкам, а Заинька любила по пути выбрасывать из коляски все, что попадало под руку: игрушки, туфельки и отцовские вещи. Бедному молодому отцу приходилось разворачивать коляску и на обратном пути собирать все посеянное дочерью. Трехлетняя малышка уже хорошо говорила по-русски и чувствовала нюансы родного языка. «Слезь, гадина», — уверенно сказала она моей маме, которая случайно села в лесу на «Зоин пенек». В далеком будущем Зоя Владимировна Артемова станет красивой и способной — к языкам и на известные безрассудства — женщиной, ценным сотрудником фирмы «Майский чай».
Старшие сыновья тети Милуши и тети Наташи — Жорес (бывш. горластый Жорик) и Всеволод (бывш. голенастый Сева) — давно были женаты, обзавелись дочками и довольно редко навещали летние резиденции матерей. Тетя Наташа при случае с явной гордостью сообщала, что «у Севы Лиля — редактор в издательстве «Молодая гвардия»» и даже ездит к писателю-фантасту Ефремову…»
В целом славный клан Потоловских постепенно приумножался, хотя доля генетического наследия Александра Платоновича убывала от поколения к поколению в геометрической прогрессии. Фамилия «Потоловские», как и «Березовские» уходила в прошлое.
Лета в Малино не были так безмятежны и радостны, как когда-то в Костино. Не было ни детства, ни желтых купавок, ни белых «ночных красавиц». Но были ромашки, целое поле ромашек у деревни Рожки. И грибы, — белые «скулаки» в лесу, и круглые шампиньоны на лесной поляне.
Особенно большие и жирные ромашки росли на двух холмиках среди поля. Мы приносили домой охапки этих цветов, а потом узнали, что растут они на братских воинских могилах. Там, под Крюково, разыгрывались тяжелые бои с немцами, подходившими к Москве.
Мы с мамой частенько ходили по грибы в небольшой лесок рядом с поселком, где почти у дороги, в густой траве под елками, прятали свои коричневые шляпки наши «скулаки».
Жаркими летними вечерами дачники собирались у кого-нибудь на террасе и дулись в карты. В «кинг» или чаще в «ералаш» по «полкопейки». «Преферанс» не был в моде: крупно рисковать не хотелось, ныне были другие ставки, другие возможности.
Работать в «Иностранной литературе» было приятно и интересно, но моя тройная нагрузка становилась непосильной. Возня с литературной хроникой отнимала массу времени и стоила больших нервов. Дома же по вечерам приходилось заниматься переводом и диссертационными статьями. Одно могло идти в ущерб другому, и надо было что-то предпринять.
Как раз в это время, к концу 59-го года, представился случай, которым можно было воспользоваться.
Довольно известный в ту пору журналист Борис Владимирович Яковлев, часто заходивший в «Иностранку» к своей жене, секретарше Чаковского, белокурой бестии Наташе Легздинг, — стал переманивать меня в журнал «Дружба народов» на высокую должность заведующего отделом зарубежной литературы. Мол, хватит заниматься хроникой, пора редактировать больших писателей, которых можно выбирать и публиковать по своему вкусу. Тем более что зарубежные материалы будут не слишком часто публиковаться в «Дружбе народов», где делается упор на произведения советских республиканских литераторов. К тому же в отдельном кабинете можно будет и своими делами заняться…
Сначала я пропускала слова Яковлева мимо ушей, но с некоторых пор стала к ним прислушиваться. В это время в «Худлите» мне предложили перевод исторического романа филиппинского классика Хосе Рисаля «Не прикасайся ко мне». В журнале «Научные доклады высшей школы» моя диссертационная статья стояла в плане выпуска. При этом мозаичная взрывчатая работа в хронике «Иностранки» превращала меня в хроническую неврастеничку.
Пришел день, когда я решила уйти из «Иностранной литературы».
Чаковский был ошарашен моим заявлением. От него по своей доброй воле еще никто не уходил. Я, малодушно умолчав о «Дружбе народов», сказала, что ухожу дорабатывать диссертацию. Тогда Чаковский выдвинул условие: найти замену в лице латиноамериканиста и редактора.
С некоторых пор в журнал стал захаживать человек средних лет, ранее работавший в «Комсомольской правде» и долго живший в странах Латинской Америки. Не долго думая, я предложила Чаковскому его кандидатуру. И «Чак» взял Юрия Владимировича Дашкевича на работу. Я получила свободу: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день».
Дашкевич рассыпался в благодарностях, и мы мило распрощались. Кто бы мог подумать, что на том наше знакомство не кончится.
С 59-го года началась моя литературная вахта в другом крупном литературном журнале, тоже любимом детище СП и ЦК и довольно популярном издании, где свою карьеру начали Айтматов, Искандер, Амиреджеби и другие известные писатели.
«Дружба народов» размещалась в клетушках правого флигеля «усадьбы Болконских» на Поварской, 52, а «Иностранка» уже переехала в особнячок на Пятницкой, 41. Так что я осталась почти на прежнем месте, рядом с Домом литераторов, с его кинозалом и рестораном.
В «Дружбе народов» были свои интересные и симпатичные редакторы: лучезарная Лариса Иосифовна Лебедева, милая рыжая мышка Лидия Абрамовна Дурново, симпатичная литераторша Валерия Викторовна
