немедленно.
Марианна осталась в веселом расположении духа, но в ее веселости крылось волнение, тревожившее Элинор, и к вечеру это волнение только усилилось.
Поужинали быстро, как и все на Станции: свежая еда и вода были практически недоступны даже самым состоятельным ее обитателям. Это удручающее обстоятельство было связано как с тем, что тщательно контролируемая атмосфера Станции не позволяла разводить открытый огонь, превышающий пламя свечи, так и с тем, что удаленное расположение Станции делало транспортировку овощей и скота чрезвычайно накладной. Поэтому еда чаще всего состояла из вяленого мяса, студней с различными вкусами и пакетиков порошка, который при смешивании с химически очищенной водой — и изрядной долей воображения — давал вкус, отдаленно напоминающий какой-нибудь напиток.
Сестры Дэшвуд и хозяйка дома вернулись в гостиную. Марианна нетерпеливо прислушивалась к плеску весел каждой проплывавшей мимо гондолы. Для нее было большим облегчением, что миссис Дженнингс удалилась в спальню разбирать вещи и не могла наблюдать, что происходит. Уже не раз Марианна вздрагивала, когда раздавался стук в одну из соседних дверей, когда же внезапно стук прозвучал так громко, что не оставил никаких сомнений, куда именно пожаловали гости, Элинор решила, что это прибыл Уиллоби. Марианна пригладила волосы, оправила корсет и даже попыталась убрать из-под носа неприглядную трубочку, но Элинор настояла, что трубочка должна остаться на месте.
Подойдя поближе к лестнице, она замерла на полминуты и прислушалась, затем вернулась в комнату в возбуждении, какое могла вызвать лишь полная уверенность, что пришел и в самом деле тот, кого она ждала. От избытка чувств Марианна не смогла удержать возгласа:
— Ах, Элинор, это Уиллоби! — и была уже готова броситься ему в объятия, когда вошел полковник Брендон.
Потрясение было слишком велико, чтобы вынести его спокойно, — Марианна выбежала из комнаты. Элинор тоже была разочарована, в особенности тем, что месяцы расставания не исцелили ее от тошноты и ужаса, которые она неизменно испытывала при встрече с человеком, влюбленным в ее сестру, заслуживающим только уважения и самой искренней приязни. Но она тотчас поняла, что полковник ничего не заметил, лишь проводил Марианну потрясенным и растерянным взглядом и даже забыл поздороваться. Также Элинор обратила внимание, что на нем нет обязательной дыхательной экипировки, и собралась поинтересоваться, что послужило тому причиной, но тут же догадалась, что его проклятие, а в особенности умение дышать под водой, видимо, освобождали его от этой необходимости.
— Ваша сестра не больна? — спросил полковник, встревоженно подрагивая щупальцами.
Элинор была вынуждена ответить утвердительно и кратко поведать о головной боли, унынии и легкой подводной болезни, ставших следствием долгой и тяжелой дороги.
Больше он к этой теме не возвращался, переведя разговор на то, как рад видеть их на Станции, осведомился, опасен ли был их путь и как поживают их общие знакомые. Элинор рассказала о рыбах- фонарях; он припомнил похожий случай из времен своей службы в Ост-Индии, только там субмарине угрожали не рыбы-фонари, а пираньи, и вместо того, чтобы лавировать среди морских чудовищ, команда швырнула за борт закованного в кандалы неудавшегося дезертира.
Эта беседа продолжалась долго и безо всякого интереса со стороны собеседников — оба были в унынии и думали о другом. Элинор очень хотелось спросить, в городе ли Уиллоби, но она боялась ранить полковника расспросами о сопернике, и в конце концов, не зная, о чем говорить дальше, поинтересовалась, все ли время с тех пор, как они виделись в последний раз, он провел на Станции.
— Да, — ответил он несколько смущенно, — почти все время. Раз-другой я отлучился на несколько дней в Делафорд, но вернуться к девонширским берегам не имел возможности.
Эти слова и тон, каким они были сказаны, немедленно напомнили Элинор о том, при каких обстоятельствах он покинул архипелаг, и она испугалась, что ее вопрос может быть истолкован как свидетельство чрезмерного любопытства к предмету разговора.
Вскоре пришла миссис Дженнингс.
— Ах, полковник! — воскликнула она со своей обычной шумной восторженностью. — Я чудовищно рада вас видеть!..
Столь неудачный выбор слов заставил Элинор ахнуть. Полковник опустил глаза, и даже обычно невозмутимая миссис Дженнингс сконфузилась.
— Ах да, простите, я так рада вас видеть, и вовсе не имела в виду «чудовищно» или что вы… ах, простите, простите, что мне пришлось отлучиться по делам, но я так давно не была дома! Однако, полковник, как вы узнали, что мы прибыли на Станцию?
— Мне посчастливилось услышать об этом на обеде у Палмеров.
— Вы обедали у Палмеров! Как там Шарлотта? Полагаю, она уже раздулась, как рыба-фугу!
— Миссис Палмер в добром здравии и просила меня передать, что завтра она вас непременно навестит.
— Ах, я так и думала. Ну что ж, полковник, я привезла с собой двух барышень. Одна с нами, вторая куда-то вышла. Это ваша приятельница, мисс Марианна, что вам, конечно, приятно слышать. Уж не знаю, как вы с Уиллоби собираетесь ее делить. Ах, как хорошо быть молодой и красивой… — тут она снова запнулась, — или хотя бы молодой. Но, полковник, как вы поживаете с тех пор, как мы в последний раз виделись? Как идут ваши дела? Не обманывают ли меня мои глаза, или этих штук на вашем лице действительно стало чуть-чуть меньше? Не стало? Ну что ж. Ах, ну к чему секреты между друзьями?
Он с обычной кротостью отвечал на ее расспросы, но ни в чем не удовлетворил ее любопытства. Элинор принялась нарезать к чаю сдобный студень, и Марианне снова пришлось предстать перед обществом.
С ее появлением полковник окончательно нахмурился, замолчал и лишь рассеянно оглаживал свои щупальца. Миссис Дженнингс не смогла уговорить его посидеть у нее подольше. Больше их в тот вечер никто не навестил, и они единодушно решили пораньше лечь спать. Впрочем, некоторое время заснуть было невозможно, потому что стая рыбок-клоунов целенаправленно билась в купол полтора часа между полуночью и половиной второго; но как только они утихли, все с облегчением уснули.
Наутро Марианна проснулась в чудесном расположении духа и выглядела вполне счастливой. Разочарование вчерашнего вечера было забыто в предвкушении событий нового дня. Не успели они встать из-за стола — на завтрак был студень со вкусом гороховых бутербродов, — как причалила гондола миссис Палмер, и спустя несколько минут в комнату вошла она сама, смеясь от счастья, что снова всех их видит.
— Мистер Палмер будет так рад повидать вас! — сообщила она. — Как вы думаете, что он сказал, когда узнал, что вы едете с маменькой? Я уже и запамятовала, но это было так забавно! Кажется, что-то о бессмысленности светских визитов, если подумать о безграничной тьме, которая ждет всех нас, или что-то в этом же духе. Умора!
Проведя час-другой за тем, что ее мать называла спокойной беседой, миссис Палмер предложила всем отправиться на Торговую набережную, на что миссис Дженнингс согласилась немедленно. Согласилась и Элинор, наслышанная об ошеломительном разнообразии товаров, доступных только на Станции, — от изящных вееров, изготовленных из спинных плавников редких рыб, до сушеных змеиных глаз, превращенных мастерством ювелира в серьги. Марианна сначала хотела остаться, но и ей пришлось пойти с ними.
Вернулись они незадолго до полудня, и Марианна стремглав бросилась наверх. Когда Элинор поднялась следом, она уже отвернулась от стола с печальным видом, означавшим, что Уиллоби не приходил.
— Не приносили ли писем, пока нас не было? — спросила она лакея, вошедшего со свертками. Тот ответил отрицательно. — Вы уверены? Никто не приплывал и ничего не оставлял? Ни одна бутылка с запиской не приплывала к порогу? Ни один слуга, ни один носильщик не оставлял ни письма, ни записки?
Лакей ответил, что не было ни письма, ни записки.
— Как странно! — произнесла она расстроенным голосом, повернувшись к стеклу купола.
«И право, как странно! — мысленно повторила Элинор, наблюдавшая за сестрой. — Не знай она, что он на Станции, она написала бы ему в Комбе-Магна; а если он здесь, то как странно, что он не пишет и не
