— Что вам сказали?
— Если вы уже знаете, а иначе и быть не может, я могу и не рассказывать.
— Вы имеете в виду, — ответила Элинор с деланым спокойствием, — обручение мистера Уиллоби и мисс Грей. Да, мы уже знаем. Где вы об этом слышали?
— На Торговой набережной, где был по делам. Две барышни поджидали свою ездовую черепаху, и одна рассказывала другой о предстоящей свадьбе во всех подробностях, в тоне столь далеком от сдержанности, что я невольно все подслушал. Поначалу мое внимание привлекло имя Джона Уиллоби, которое повторялось довольно часто, затем я услышал безоговорочные заверения, что дата свадьбы с мисс Грей, дочерью Стерлинга Грея, наконец назначена.
— А не слышали ли вы, что за ней дают пятьдесят тысяч? Это единственное, в чем я могу усмотреть хоть какое-то объяснение.
— Возможно… тогда он показал себя настоящим охотником за сокровищами! — Замолчав на секунду, полковник мягко булькнул и продолжал неуверенно, будто не знал, сумеет ли совладать с собственным голосом: — А ваша сестра? Как она?..
— Ее страдания невероятно жестоки. Я могу лишь надеяться, что они окажутся столь же кратки. Это был очень тяжелый удар. Полагаю, до вчерашнего дня она ни разу не усомнилась в приязни Уиллоби, да и теперь, возможно… но я почти убеждена, что он никогда не испытывал к ней никаких чувств.
— Вот как! — ответил полковник, чьи щупальца неустанно танцевали под подбородком от волнения. — Но ваша сестра… как вы сказали… считает иначе?
— Вы прекрасно с ней знакомы и понимаете, с какой готовностью она бы оправдывала его, будь у нее такая возможность.
Полковник не ответил, и вскоре они оставили эту тему. Миссис Дженнигс ожидала, что разговор с мисс Дэшвуд доставит полковнику внезапную радость, но он, напротив, весь вечер оставался еще более серьезен и угрюм, чем обычно.
Глава 31
Неожиданно для себя спокойно проспав всю ночь, Марианна проснулась в том же безутешном горе, в каком вчера сомкнула глаза.
Элинор, как могла, побуждала ее выговориться, и прежде чем накрыли на стол и подали студень, они дважды успели все обсудить. Марианна пожелала, чтобы у Подводной Станции Бета открылась крышка и весь свет утонул, чем заслужила суровое осуждение Элинор, напомнившей, что нельзя бросаться подобными словами, помня о том, какая судьба постигла Станцию Альфа!
Тут к ним вошла миссис Дженнингс с письмом в протянутой руке и довольной улыбкой на устах:
— Что ж, душенька, уж это не может вас не обрадовать.
Для Марианны большего и не требовалось. Воображение тут же начертало перед ее мысленным взором письмо от Уиллоби, полное нежных и покаянных слов, объясняющее все, что произошло, самым удовлетворительным образом, и самого Уиллоби, вбегающего следом в своих щегольских ластах и костюме для ныряния, насквозь промокшего, как в тот день, когда они познакомились. Фантазия рассыпалась через мгновение. Письмо было написано рукой матери. Впервые в жизни Марианна не испытала радости при виде ее почерка. Содержание письма, когда она успокоилась достаточно, чтобы прочитать его, тоже не принесло ей утешения. В первых строках, написанных непривычно дрожащей рукой, мать излагала свое беспокойство по поводу Маргарет.
С тех пор, как вы отплыли на Станцию, странное поведение вашей сестры не исправилось, а, напротив, усугубилось и все больше меня беспокоит. За обедами она ужасно молчалива, и прежний детский восторг, с которым она, бывало, накидывалась на тарелку с раками, испарился, будто его и не было. Уже не первую ночь мой чуткий беспокойный сон нарушает стук дверей и топот по ступеням, когда она торопится… Бог ее знает куда. Наутро за завтраком она отрицает, что выходила из дома, но не ест, не разговаривает, лишь, склонив голову, бормочет что-то себе под нос, будто молится какому-то неизвестному божеству. Перемены коснулись и ее здоровья: когда-то румяные щечки побледнели, волосы поредели и обвисли; что до ее зубов, милые дочки, то они сделались острыми, как у хищного животного.
Дочитав до этих слов, Элинор и Марианна встревоженно переглянулись и продолжали чтение:
Я не смею и вообразить, что она видит и чем занимается там, на острове, в зловещем свете луны, но от всего сердца надеюсь, что все эти побеги и диковинные замашки, с которыми она возвращается, являют собой лишь причуды юности и что, когда мы снова воссоединимся, она станет прежней веселой Маргарет, которую мы все так любим.
Пока Элинор пыталась разобраться, что могло послужить причиной такого преображения, из конверта выпал второй листок бумаги — это был не привычный пергамент из водорослей, а тончайший листок, вырванный, как сразу поняла Элинор, из фамильной Библии Дэшвудов. Взяв его в руки, она увидела, что это страница из Книги пророка Исайи с одним стихом, обведенным, как с ужасом догадалась Элинор, кровью Маргарет: «В тот день поразит Господь мечем Своим тяжелым, и большим, и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское».
Элинор торопливо сложила листок и спрятала его за корсаж. Финал письма тоже не принес утешения: Уиллоби заполнял каждую его страницу. Марианна с прежним нетерпением начала рваться домой — матушка, с ее чрезмерной, хотя и ошибочной верой в Уиллоби, теперь была ей еще дороже, чем прежде, и, как безумная, она требовала, чтобы они немедленно покинули Подводную Станцию Бета. Элинор, не уверенная, где Марианне будет лучше, на Станции или на Погибели, посоветовала лишь потерпеть, пока им не станет известно мнение матушки.
Миссис Дженнингс покинула их ранее обыкновенного — ей не было покоя, пока Палмеры и Мидтлоны не могли разделить ее возмущение. Элинор с тяжелым сердцем, зная, какую боль она причинит, села писать матери, подробно излагая все, что произошло, и справляясь о здоровье Маргарет. Марианна сидела с ней за столом, следила за движениями ее пера и причитала, как тяжела выпавшая Элинор задача и каким ударом станет это письмо для матушки.
Так продолжалось четверть часа, когда вдруг Марианна, столь расстроенная, что ей был невыносим любой внезапный звук, вздрогнула от стука в дверь.
— Кто это может быть? — воскликнула Элинор. — В такой ранний час! Я думала, что пока еще мы в безопасности.
Марианна подошла к окну.
— Полковник Брендон! Фу! — с досадой сказала она. — От него нам нигде не укрыться!
— Миссис Дженнингс нет дома, он не станет заходить.
— Я бы не стала на это надеяться, — ответила Марианна, направившись в свою комнату. — Если человеку, да хоть бы и осьминогу, некуда девать свое время, он и чужое тратит без зазрения совести.
Она оказалась права, ибо полковник и в самом деле зашел в дом. Элинор, убежденная, что его привело беспокойство о Марианне, и углядевшая подтверждение своей правоты в том, как горестно обвисли его щупальца, не могла простить сестре пренебрежение к нему.
— Я повстречал на Бонд-канале миссис Дженнингс, — сообщил он после приветствий, — и она настояла, чтобы я пришел. Я надеялся, что застану вас одну. Моя цель… мое желание… бульк… принести вам утешение и… бульк… — Тут он замолчал и, изящным жестом вынув носовой платок, вытер зеленоватую слизь, скопившуюся под щупальцами.
— Кажется, я вас поняла, — сказала Элинор. — Вы хотите рассказать о мистере Уиллоби нечто такое, что еще больше обличит его. Могу лишь сказать, что это будет величайшей дружеской услугой Марианне. Я с благодарностью выслушаю любые новые сведения подобного рода. Прошу, расскажите мне все без утайки.
