тайну, словно была в чем-то виновата.
Хейзел показала на юг через реку. Над Храмовой горой собирались тучи. Пурпурные отблески молний высвечивали статуи.
— Октавиан занят, — сказала Хейзел. — Нам лучше пойти туда.
По пути они встретили козлоногих ребят, которые брели вдоль дороги.
— Хейзел! — крикнул один из них.
«Козленок» засеменил к ним, ухмыляясь во весь рот. На нем была выцветшая гавайская рубашка, а вместо брюк — один густой козий мех. Кучерявая копна волос подпрыгивала в такт его шагам. Глаза были спрятаны за небольшими круглыми радужными очками. Он держал в руках картонку с надписью: «
— Привет, Дон, — сказала Хейзел. — Извини, но у нас нет времени…
— Это круто! Круто! — Дон засеменил рядом с ними. — Это новенький? — Он улыбнулся Перси. — У тебя есть три денария на автобус? Потому что я забыл кошелек дома, а мне нужно добраться на работу и…
— Дон, — укоризненно покачала головой Хейзел, — у фавнов не бывает кошельков. И работы. И домов. И автобусов у нас нет.
— Верно, — весело согласился он. — А денарии у тебя есть?
— Тебя зовут Дон, фавн? — спросил Перси.
— Да. А что?
— Ничего. — Перси старался сохранить серьезное выражение. — Почему у фавнов не бывает работы? Разве они не работают в лагере?
— Фавны! Работают в лагере! Умора! — проблеял Дон.
— Фавны — это свободные духи, — объяснила Хейзел. — Они тут гуляют, потому что здесь безопасно гулять и попрошайничать. Мы их терпим, но…
— Ах, Хейзел просто великолепна! — перебил Дон. — Она такая милая! Все другие обитатели лагеря говорят: «Пошел вон, Дон». А она другая. Она говорит: «Дон, пожалуйста, пошел вон». Я ее обожаю!
Фавн казался безобидным, но все же его присутствие вызывало у Перси беспокойство. Он не мог избавиться от ощущения, что фавны — это нечто большее, чем бездельники, клянчащие денарии.
Дон посмотрел на землю перед ними и воскликнул:
— Вот это повезло!
Он потянулся к чему-то, но Хейзел крикнула:
— Дон, нет!
Она оттолкнула его и подобрала что-то маленькое, сверкающее. Перси мельком увидел этот предмет прежде, чем Хейзел сунула его себе в карман. Он мог бы поклясться, что это алмаз.
— Слушай, Хейзел, — жалобным голосом сказал Дон, — на это я мог бы накупить себе пончиков на год!
— Дон, пожалуйста, пошел вон.
Голос Хейзел звучал взволнованно, словно она только что спасла Дона от злобного пуленепробиваемого слона.
Фавн вздохнул.
— Ну что поделаешь — не могу на тебя долго злиться. Но клянусь, похоже, тебе здорово везет. Каждый раз, когда ты гуляешь…
— Пока, Дон, — быстро проговорила Хейзел. — Пошли, Перси.
Она прибавила шагу, Перси пришлось припустить бегом, чтобы угнаться за ней.
— Что все это значит? — спросил Перси. — Этот алмаз на дороге…
— Пожалуйста… не спрашивай.
Оставшуюся часть пути до Храмовой горы они проделали молча.
Извилистая каменистая тропинка вела мимо безумного нагромождения крохотных алтарей, массивных, увенчанных куполами арок. Статуи богов, казалось, провожали Перси глазами.
Хейзел указала на храм Беллоны.
— Богиня войны, — сказала она. — Это мать Рейны.
Потом они прошли мимо здоровенного склепа, украшенного человеческими черепами и металлическими пиками.
— Пожалуйста, не надо меня туда вести, — попросил Перси.
— Это храм Марса Ультора.
— Марса… Ареса — бога войны?
— Это греческое имя, — сказала Хейзел. — Но это в принципе одно и то же лицо. Ультор означает «мститель». Он второй по важности римский бог.
Перси без особого энтузиазма выслушал это. По какой-то причине один только вид этого уродливого красного сооружения вызывал у него ожесточение.
Он показал на вершину. Над самым большим храмом клубились тучи, куполообразная крыша покоилась на белых колоннах, окольцевавших круглый павильон.
— А это, вероятно, храм Зевса… то есть Юпитера? Мы туда направляемся?
— Да, — нетерпеливо сказала Хейзел. — Там занимается пророчествами Октавиан. Храм Юпитера Оптима Максима.
Перси задумался, но латинские слова перевелись сами:
— Юпитера… лучшего и величайшего?
— Именно.
— А какой титул у Нептуна? — поинтересовался Перси. — Прохладнейший и ужаснейший?
— Ммм… не совсем. — Хейзел показала на небольшое синее здание размером с садовый сарай. Над дверью был приколочен затянутый паутиной трезубец.
Перси заглянул внутрь. На маленьком алтаре стояла чаша с тремя засохшими, заплесневелыми яблоками.
Сердце у него упало.
— Да, часто посещаемое местечко.
— Мне жаль, Перси. Дело в том… римляне всегда с опаской относились к морю. Они садились на корабли, только если другого выхода не было. Даже в наше время считается, что сын Нептуна в лагере — дурное предзнаменование. В последний раз сын Нептуна поступал в легион в… тысяча девятьсот шестом году, когда лагерь Юпитера располагался за заливом Сан-Франциско. Тогда случилось это катастрофическое землетрясение…
— И ты хочешь сказать, что его причиной был сын Нептуна?
— Так говорят. — Хейзел посмотрела на него с извиняющимся видом. — Но в любом случае римляне боятся Нептуна и не очень любят.
Отлично, подумал Перси. Даже если его впустят в лагерь, любви ему ждать не приходится. В лучшем случае его будут побаиваться. Может быть, если он добьется каких-то успехов, то и ему дадут несколько заплесневелых яблок.
И все же… стоя перед алтарем Нептуна, он испытал какой-то трепет, словно волны пробежали по его жилам.
Перси вытащил из рюкзака последнюю еду, остававшуюся у него от путешествия, — черствую баранку. Немного, но он все же положил баранку на алтарь.
— Привет… па. — Он чувствовал себя идиотом, разговаривающим с чашей заплесневелых фруктов. — Если ты слышишь, помоги мне, ладно? Верни мне мою память. Скажи мне… скажи, что мне делать.
Голос у него задрожал. Перси не любил просить и тем более жаловаться, но он так устал и был испуган, а еще так давно потерялся, что многое бы отдал за то, чтобы у него появился хоть какой-то наставник. Он хотел узнать что-нибудь о своей жизни — узнать наверняка, а не отыскивать пропавшие воспоминания.
Хейзел положила руку ему на плечо.
— Все будет в порядке. Теперь ты здесь. Ты — один из нас.
